Фортуна Флетчера - Джон Дрейк Страница 11

старым каменным плитам, поросшим зелеными водорослями и пахнущим морем, и втолкнули на кормовое сиденье большого баркаса. Меня усадили на банку, и я вцепился в планширь, когда шлюпка закачалась от нахлынувших тел. На борту было около тридцати человек: восемь пленников и более чем вдвое больше вербовщиков во главе с боцманом. Никаких шансов одолеть их или сбежать.

Часть вербовщиков села на весла и погребла к середине гавани, а боцман уставился на меня со злорадным весельем, написанным на его лице. Мое положение его явно радовало, и, полагаю, он считал, что я получаю по заслугам за внимание, оказанное Бонзо его персоне.

Я в недоумении смотрел на «Ронди» с большим военно-морским флагом, развевавшимся из окна верхнего этажа. Где лейтенант Спенсер? Что происходит? Я чувствовал, как мой шанс на спасение тает. И я был совершенно прав. Оказавшись на любых водах, достаточно глубоких, чтобы на них мог держаться корабль, мы попадали в полную власть Королевского флота; власть эта простиралась по всему миру и не признавала никаких законов, кроме своих собственных. Я был, по сути, потерян для мира сухопутных людей.

5

Когда портовые ступени стали уменьшаться за моей спиной, я начал тревожиться не на шутку. Неужели меня и вправду заберут во флот? Я не мог в это поверить. Я пытался урезонить вербовщиков в шлюпке, но они меня просто игнорировали, а что еще хуже — остальные пленники обозлились.

— А ты чего такой особенный? — сказал один из них. — Лучше нас, что ли, а? Заткнись-ка лучше, а то в морду получишь!

Раздался одобрительный ропот. Если уж их поймали, то почему я должен уйти? Вот и вся их логика. Так что я помалкивал и пытался думать. У меня одного мозгов было больше, чем у всей этой шлюпки вместе взятой, так почему же я не мог придумать выход? Я решил подождать, пока мы не доберемся до тендера. Уж там-то наверняка найдутся офицеры, с которыми можно будет поговорить. И пока я размышлял, вербовщики убрали весла. Я посмотрел вперед и увидел громаду корабля: бриг Его Британского Величества «Булфрог», водоизмещением в сто тонн, с дюжиной четырехфунтовых пукалок.

Должен вам сказать, что я прожил жизнь, полную событий (разумеется, вопреки собственным склонностям, но тем не менее). Я топил корабли и грабил храмы. Я видел, как япошки вспарывают себе животы, и видел индийский фокус с веревкой, когда канатчик исчезает наверху. Кроме того, я получил ран больше, чем мне причиталось: в меня стреляли французы, рубили саблями поляки, резала ножом турецкая девка, и кололи штыками наши же доблестные королевские морпехи. Я весь в шрамах. Но время на борту «Булфрога» было больнее всего. Оно оставило раны в душе и воспоминания, которые до сих пор, спустя столько лет, приходят ко мне в кошмарах.

Игра началась, как только я увидел «Булфрог». Он готовился к выходу в море. Люди были на такелаже, другие тянули снасти, поднимая паруса. Я почувствовал острую боль страха. Где мои наниматели? Они уже должны были прийти за мной. Енох и Дэвид наверняка всем рассказали, что меня забрал пресс-ганг, так почему же мистер Пенденнис не явился во всем своем гневе, чтобы испепелить преступников и добиться моего освобождения?

С глухим стуком баркас причалил к борту, и нам помогли подняться наверх пинками и дубинками. Это был мой первый опыт подъема на корабль, и его странность обрушилась на меня. Пахло смолой, сыростью и деревом… и чем-то еще. Чем-то мерзким, что витало в воздухе. Нас немедленно погнали к трюму, где держали груз. Грузом были люди. Накопленный за последние несколько дней результат деятельности полмутского пресс-ганга. Крышка главного люка была снята, и, подойдя к комингсу, я посмотрел вниз. Мой желудок свело, когда я ощутил густую, горячую вонь гнилого пота.

Внизу копошилась масса нагих тел, гноящихся язв и глаз, устремленных вверх со страхом и злобой. Там, должно быть, было человек сто, в условиях, которые опозорили бы и африканского работорговца. Я задыхался от смрада, испытывал отвращение от увиденного и ужас от мысли, что именно на этих людей мы полагаемся, чтобы сдержать французов! Единственный путь вниз вел по узловатому канату, закрепленному на палубе за рым-болт. Я подумал, что скорее умру, чем спущусь по этому канату, и стал лихорадочно соображать, что делать. Мой взгляд остановился на одном из членов команды тендера, стоявшем рядом. Похоже, он был здесь за главного.

Мужчина был могучего сложения: ниже меня ростом, но коренастый, с животом, нависавшим над ремнем. Как и у всей команды тендера, лицо его было загорелым и изрезанным глубокими морщинами. Маленькие черные глазки настороженно и злобно сверкали из-под кожистой маски. На вид ему было лет сорок, а в правой руке он раскачивал толстый конец каната. Длиной фута в три, с узлом на конце — я впервые увидел «стартер».

Как, во имя всего святого, я мог повлиять на это существо? Разум муравья в теле обезьяны. Я сделал все, что мог, изо всех сил стараясь говорить уверенно. Благодаря доктору Вудсу у меня был голос джентльмена, и сейчас самое время было им воспользоваться.

— Сэр! — сказал я. — Произошла ужасная ошибка.

— А? — промычал он.

— Ошибка, сэр! Меня не должно здесь быть, и уж точно я не могу спускаться туда. — Я презрительно махнул рукой в сторону трюма и его обитателей. Пока все шло хорошо. Я привлек его внимание, и, когда окружающие это заметили, наступила тишина. На его плоском лице мелькнуло какое-то выражение — он прикидывал, кто я такой. Наконец он ткнул большим пальцем в сторону кормы.

— Кэптен тама, — сказал он. — Иди скажи ему, в чем дело, а он скажет, что делать.

Я посмотрел, куда он указывал, и увидел офицера в треуголке и при шпаге.

— Благодарю вас, сэр! — сказал я и, поверив ему на слово, повернулся, чтобы идти.

Не успел я сделать и шага, как что-то с чудовищной силой обрушилось мне на плечи. В жизни мне не было так больно, и я вскрикнул, когда удар обжег мне самое сердце. А он стоял, весело ухмыляясь и помахивая своим куском каната, готовый нанести следующий удар.

— Так, красавчик, — сказал он, — я считаю до трех, и если ты не спустишься, то следующим ударом я тебе, к чертовой матери, уши оторву!

Он откровенно наслаждался моментом и больше всего на свете,