Роберт Ши - Монах: последний зиндзя Страница 88

– Что со мной случилось?

– Вы упали с лошади.

– Я помню. Призрак. Зиндзя! – его глаза в ужасе расширились. – Я не могу двигаться…

Это была её обязанность – подготовить его, но она не могла заставить себя произнести эти слова, Но вот приблизился Саметомо.

– Отец, вы умираете. Просите всех богов и Будду быть милосердными к вам!

– Молись за меня, – пробормотал Хидейори со страхом и болью на лице.

– Вся империя молится за вас, – сказал Саметомо.

– Я только защищал себя, – прошептал Хидейори. – Я никогда не хотел умирать!

Чувствуя потребность успокоить его, Танико сказала:

– Я позабочусь, чтобы Великий Будда, о котором вы говорили, был воздвигнут в Камакуре. Это принесет вам хорошую карму. – В то время в Хэйан Кё Хидейори приказал восстановить огромную бронзовую статую Будды в Дайдодзи в Наро, который был сожжен Такаши. Он повторял Танико, что мечтал о возведении столь же большого Будды для Камакуры.

Чёрные глаза остановились на ней:

– Смилуйся надо мной, мама! Я боюсь их.

Саметомо обернулся к ней, раскрыв рог.

– Что он хочет сказать этим, мама?

Она вздохнула.

– Твой отец был очень привязан к своей матери…

В тот вечер настоятель пришел навестить их.

– Странные истории ходят по городу, моя госпожа. Люди поговаривают, что призрак Муратомо-но Юкио заставил лошадь сегуна сбросить его.

На случай, если Дзебу был жив, Танико продумала ответ, чтобы защитить его:

– Я была слишком огорчена, чтобы что-то ясно разглядеть. Те, кто сочувствуют Юкио, должно быть, говорят, что его призрак отомстил моему мужу. Может быть, это правда. Я не знаю.

Танико и Саметомо уснули рано в этот вечер, измученные длинными часами сидения и ожидания. Вдруг Танико почувствовала руку, осторожно трясшую ее за плечо. Она открыла глаза. Саметомо стоял над ней.

– Он умер, мама!

Слёзы струились по щекам Саметомо. Даже для такого человека, как Хидейори, нашёлся тот, кто его оплакивал.

Глава 7

Высокая четырёхстворчатая ширма была разрисована с обеих сторон одинаковыми изображениями гор, водопадов, сосен и замков. На одной стороне пейзаж был солнечным, на другой – погруженным в лунный свет. Подходяще, что ночная сторона была расположена напротив Танико, пряча ее от отца, который говорил с Риуичи и Мунетоки в центральном зале Риуичи. Она подумала, что только Бокуден мог бы быть достаточно глуп для того, чтобы выдать секрет семьи, не позаботившись о безопасности, – тот, кто был самым подозрительным человеком, которого она когда-либо знала. Он был из породы высокомерно безжалостных, которые могли бы разрушить Священные Острова, если бы Бокудены долго смогли управлять ими. Сейчас Бокуден злорадствовал, ибо приобрёл груз медных монет из Китая.

– Но, дорогой дядюшка, – запротестовал Мунетоки, – запрещено торговать теперь с Китаем, большая часть которого в руках монголов.

– Так как я старший член Совета бакуфу, правила бакуфу меня не связывают, – сказал Бокуден еле слышно. – Информация, которую я собираю среди китайских ремесленников, служит для обхода закона.

«Нетерпимый, как всегда, – думала Танико. – Как долго будут другие самурайские кланы строить свое богатство посредством нарушения правил, которые он сам помогал составлять?»

– Ремесленники озабочены обменом их громоздких ценностей на меньшие и более компактные количества золота и драгоценности, – сказал Бокуден. – Они сказали моим агентам, что монголы почти взяли Линьнань и захватили императора Сун. Если захват Китая завершится, Кублай-хан опять обратит свое внимание на нас. Ремесленники говорят, что он основал ведомство для наказания Гу-паня, возглавляемое одним из тех, кто хорошо знает нашу страну – Аргуном Багадуром.

– Мы победили их в первый раз, и мы победим их снова, – сказал Мунетоки.

– Что является даже ещё более печальным, – сказал Бокуден, не замечая своего племянника, – это то, что сегун, командующий нашими вооруженными силами, по сути – ребенок.

«Теперь он приближается к цели этой встречи, – подумала Танико. – Он хочет устранить Саметомо».

– Мой дорогой родственник, сегун заставит вас править, как ему нужно, дядя, – сказал Мунетоки.

– Это было бы нужно, если бы я мог править в самом деле, но я не могу, – сказал Бокуден. – Я не свободен, чтобы издавать приказы, которые мне кажутся самыми лучшими, но я должен улучшить Совет бакуфу. Моя позиция также уязвима, так как я управляю от имени Саметомо, а Саметомо не подходит на роль сегуна…

– На самом деле и никто больше не подходит! – рассердился Мунетоки.

«Мунетоки просто не способен на коварство», – подумала Танико. Он и Риуичи сошлись перед встречей на том, что они согласятся со всем, что скажет Бокуден, чтобы он проговорился. Но Мунетоки не смог удержаться от спора.

– Господин Хидейори не сложил правил о том, как выбирать следующего сегуна, – указал Бокуден. – В самом деле, было бы смешно говорить, что семья Хидейори содержит ведомство по предписаниям богов, как императорская ветвь. Далее если сёгунат осуществляет принадлежность к Муратомо посредством божественного права, Саметомо является на самом деле Такаши, а не Муратомо. Позволим ли мы прямым наследникам Согамори смелость, подобно спелому фрукту, получить власть, за которую поколения Муратомо боролись и умирали?

– Мы, Шима, – сами Такаши, – указал Мунетоки.

– Да, брат, – размышлял Риуичи, – я удивляюсь, если ваша цель, вызванная Муратомо, является столь великой вследствие того, что вы лишь недавно обратились к ней.

Танико прикрыла рот рукою, чтобы скрыть усмешку.

– Более того, – продолжил Бокуден. – Этот мальчик-сегун слушает только мою дочь, а не меня, своего официального начальника. Она не может не оказать плохого влияния на него.

Позади ширмы Танико усмехнулась.

– Наша маленькая Танико – смышлёная, проницательная дама с сильной волей, – сказал Риуичи. – Более того, она очень религиозна.

– Её воля не сильная, а упрямая, – огрызнулся Бокуден. – С самого детства она была непослушной. Она слишком взрослая, проницательная? Да, она провела годы среди монголов. Только богам известно, сколько тайных связей она может иметь с ними. Будучи религиозной, она придерживается той иностранной секты дзен, чьи доктрины звучат как бред сумасшедшего. Если она так религиозна, позвольте ей уйти в женский монастырь, где она может принести меньше вреда.

Голос Мунетоки дрожал от гнева:

– Я имею честь быть учителем молодого сегуна в военном деле.

Риуичи говорил с несвойственной ему строгостью:

– Мунетоки, успокойся. Я запрещаю тебе противоречить твоему дяде, главе нашего клана и действительному главе бакуфу. Ты забываешься. Извинись перед господином Бокуденом!