Мифология советского космоса - Вячеслав Герович Страница 7

Российская мемориализация космоса

Воспоминания о космической эпохе занимают заметное место в современной российской культуре. В одном только 2007 году россияне отмечали 100-летие легендарного главного конструктора Сергея Королева, 150-летие космического визионера Константина Циолковского, 120-летие советского пионера ракетной техники Фридриха Цандера, 50-летие запуска межконтинентальной баллистической ракеты Р-7, спроектированной Королевым, и, наконец, 50-летие «Спутника-1» и полета Лайки на «Спутнике-2». Однако один юбилей был едва замечен: 40-летие трагического полета «Союз-1», который закончился катастрофой и гибелью космонавта Владимира Комарова. Тот год, 1967-й, был поворотным моментом в отношении советской культуры к полетам в космос: от восхищения и гордости – к скорби, цинизму и в конечном счете к безразличию. Однако память об этом была переписана другой версией истории – той, что служила подпоркой для национальной гордости.

Как заметил Сиддики, фигура отца-основателя до сих пор преобладает в российском культурном восприятии космической эпохи. В январе – феврале 2007 года в Москве прошла большая конференция, приуроченная к столетию Королева. В ней приняли участие 1650 докладчиков, было подано более 1000 тезисов и 420 из них отобраны для устного доклада на одной из 20 секций в течение четырех дней61. Не все тезисы носили исторический характер (многие были посвящены текущим проблемам космонавтики), но несколько секций были целиком посвящены космической истории. Подобные академические конференции проводились каждый год; 39-я ежегодная королевская конференция прошла в январе 2015 года. Аналогичная конференция, посвященная Гагарину, проводится каждый апрель на его малой родине; в 2014 году прошла сороковая такая конференция. Кроме того, каждый сентябрь Калуга организует конференцию памяти Циолковского; в 2014 году прошла сорок девятая. Общая тональность таких конференций торжественная: ветераны-космонавты приходят в парадной форме, танцоры в этнических русских костюмах обеспечивают подходящий патриотический фон, а над сценой нависает портрет Королева (или Гагарина, или Циолковского). В ходе королёвской конференции в Московском государственном техническом университете имени Н. Э. Баумана открыли памятник, посвященный главному конструктору. Гигантские портреты и довлеющие над зрителем монументы с фигурами исполинского размера являются символами определенного исторического дискурса. Эти конференции создают атмосферу, более подходящую для чествования героев, чем для критического анализа. Избранные исторические фигуры – Королев, Циолковский и Гагарин – служат здесь источниками благодатного света, а не предметами изучения, на которых следует направить свет критических исследований.

Выстраивание космической истории вокруг нескольких ключевых личностей характерно для советской космической истории с самого ее начала. Если Королева обычно описывали как «отца-основателя» советской космонавтики, то Циолковского можно было бы назвать ее «дедушкой». Глухой школьный учитель из провинциальной Калуги, Циолковский был теоретиком-самоучкой и визионером космических путешествий. В 1910–1930-х годах его работы были популярны в растущем российском сообществе энтузиастов космических путешествий. После революции Циолковский искусно использовал риторику большевиков, выставив себя жертвой царского режима и мыслителем марксистского толка, чтобы получить поддержку советского государства. Государство, в свою очередь, сконструировало собственный пропагандистский образ Циолковского. В 1930-х годах сталинская пропагандистская машина превратила его в национального героя, символ советского технического превосходства. Эта навязанная идентичность весьма отличалась от культивируемого им самим образа скромного провинциального изобретателя, популяризатора науки и народного учителя, который строил модели ракет в домашней мастерской62.

В послевоенный период сконструированным государством мифом воспользовались советские инженеры-ракетчики и энтузиасты космоса. В конце 1940-х годов имя покойного Циолковского часто упоминалось в поощряемой партией националистической кампании, которая пропагандировала приоритет российских ученых и инженеров. Журналисты начали писать, что Циолковский даже изобрел самолет и дирижабль63. В сентябре 1947 года Королев произнес речь в Центральном доме Советской армии, посвященную 90-летию со дня рождения Циолковского. Как заметил Сиддики, «показательно, что Королев привлек внимание к идеям Циолковского о космических путешествиях, а не о ракетах или воздушных судах, тем самым начав сдвигать его из сферы воздухоплавания в область исследований космоса»64. Королев и другие инженеры-ракетчики, энтузиасты космических полетов, вдруг начали вспоминать свои довоенные встречи с Циолковским и представлять свои космические проекты, как будто бы им «вдохновленные». В апреле 2011 года к 50-летию полета Гагарина в Калуге был установлен памятник, посвященный визиту Королева к Циолковскому, якобы состоявшемуся в 1929 году (скульптор Алексей Леонов (тезка космонавта Леонова); рис.1). Циолковский там изображен моложе, а Королев старше, чем в 1929 году, чтобы сохранить визуальное сходство с их известными изображениями.

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/b5/Ciolkovskij-korolev.jpg

Рис. 1. «Связь времен», памятник Константину Циолковскому и Сергею Королеву в Калуге. Скульптор А. Д. Леонов, 2011, бронза.

Паломничества в Калугу ради встречи с великим человеком стали ретроспективно рассматриваться в качестве «обряда посвящения» для любой крупной фигуры среди инженеров-ракетчиков. Символическая связь с Циолковским, канонизированным советским государством, играла важную роль в легитимации их предложений в глазах представителей власти. В 1952–1953 годах в автобиографических материалах, сопровождавших его заявки о вступлении в Коммунистическую партию и Академию наук СССР, Королев писал о личной встрече с покойным визионером как об отправной точке своего интереса к ракетной технике. Даже несмотря на то, что с Циолковским он встретился лишь однажды во время приезда последнего в Москву в 1932 году, история позднее была приукрашена настолько, что появилось яркое воспоминание Королева о посещении им Циолковского в его доме в Калуге – посещении, которого, очевидно, никогда не было65. В частном порядке Королев признавал, что едва помнил Циолковского и что основным источником воспоминаний была его собственная «фантазия»66. Однако официальная канонизация Циолковского и возрождение его наследия играли существенную роль в легитимации идеи изучения космоса в послевоенном Советском Союзе. Превратив созданный государством миф в личное воспоминание, Королев смог представить свои космические проекты как дело государственного престижа и в конечном счете вскоре после 100-летия со дня рождения Циолковского получить разрешение властей на запуск Спутника67.

В историографии периода холодной войны популярный советский дискурс о науке и технике считался частью пропаганды, однако Сиддики убедительно продемонстрировал необходимость пересмотра этого упрощенного представления. История Спутника показывает, что советское увлечение космосом зародилось в группах энтузиастов космических полетов, имевших широкие связи и высокое положение; они использовали государственные медиаканалы для продвижения своей повестки, которая имела мало общего с политическими и идеологическими приоритетами государства. Более того, нельзя сказать, что массы лишь пассивно воспринимали навязываемую властью пропаганду. Массовое советское увлечение темой полетов в космос напрямую повлияло на принятие властями решение о запуске Спутника. Обнаружив, что в данной ситуации движущей силой был не бюрократический аппарат, а неформальные сети энтузиастов космоса, Сиддики показывает, что