Роберт Лоу - Волчье море Страница 52

Время шло, пыль клубилась. Слышался непрерывный низкий гул, нарушаемый взвизгами вражеских труб и рокотом барабанов с обеих сторон. Я различал хриплое дыхание Шкуродера и ощущал плечом крепкое плечо Финна. Позади раздался такой звук, словно великан рвет пополам свой плащ: это лучники выпустили тучу стрел в цель, невидимую для нас.

Впереди метались «зайцы», точно повторяя повадки своих тезок; они отступали, мчались со всех ног, сжимая в руках пустые кожаные колпаки. Большинство нас оббежало, но некоторые кинулись напролом, отчаянно взбивая пыль своими сандалиями, рванулись прямиком на наши щиты, будто в запертую дверь.

Мы и не подумали разомкнуть строй, и тогда они поспешно шарахнулись вбок, а кое-кто даже упал наземь и пополз, норовя пробраться под ногами и не обращая внимания на пинки, которыми их награждали.

Внезапно появились люди в длинных балахонах, взвились черные знамена, засверкали копья — пехотинцы-дайлами решили попытать удачу.

Они ломились в середину строя, отовсюду в них летели стрелы и дротики, и они смахивали на одержимых в своих черных одеяниях, перемазанные кровью, слизью и пылью, и все орали: «Илля-лала-акбар!»

Мы уперлись, они наткнулись на стену щитов и полегли почти все, когда дорвались до наших мечей. Кучка из пяти или шести арабов врезалась в нас, тыча копьями и завывая. Я полоснул по чернобородому лицу, ощутил, как клинок вонзился в плоть, услышал крик. Увидел промелькнувший мимо наконечник копья, заметил, как он вонзился под тюрбан, прямо в ухо, и араб вскрикнул и повалился навзничь.

Они полегли все, и, взревев в едином порыве, северная стена щитов устремилась вперед. Я бежал с краю, кося глазом на Финна с Квасиром, что выли, точно волки, заметил Ботольва за своей спиной, тушу с высоко поднятым стягом в руке и огненно-рыжей гривой.

Таксиарх Стефанос яростно махал руками, его гневные вопли терялись в реве северян, и он сам заодно с охраной виделся камешком на пути свирепого потока. Я понемногу отставал, трусил за своими, переступая через тела в балахонах.

— Отзови своих псов! — заорал Стефанос на меня, побагровев от гнева. — Немедленно!

Я не стал отвечать, просто побежал дальше, оставив его давиться собственной злостью, и таксиарх скрылся в пыли.

Шагов через двадцать, посреди побоища и множества мертвых и раненых Sarakenoi, из которых кое-кто еще дергался и стонал, я наткнулся на Амунда: белая полоска, отличительный знак побратимов, перетягивала культю запястья; один ее конец он зажимал в зубах и пытался закрепить на сочившемся кровью обрубке. Черные балахоны валялись повсюду, порой постанывая.

Я бросил щит и меч, встал на колени, помогая Амунду, подсунул нашедшуюся поблизости стрелу, чтобы надежнее замотать руку. Сильно пахло кровью, и казалось, что я дышу через ткань.

— Поищи мою ладонь, — попросил он спокойно. — На пальце осталось колечко, оно мне нравилось.

Затем его глаза закатились, и он упал и заерзал по земле. Я вложил меч ему в здоровую руку и оставался с ним до тех пор, покуда его пятки не перестали елозить по пыли. Со всех сторон доносились крики, вопли, барабанный бой и рев труб. Я отыскал его отрубленную кисть, белого паука в кровавой жиже, и сунул ему под рубаху, чтобы позже мы могли похоронить его целым.

Потом подобрал свои щит и меч и двинулся дальше.

Четыреста шагов спустя я нагнал побратимов. Воздух очистился достаточно, чтобы проступило медное солнце на небе, светло-голубом, как глаза Свалы. Я спотыкался о камни, продирался сквозь кусты и в конце концов вышел к нагромождению курганов: там торчали черные шатры из верблюжьих и козьих шкур, возведенные у самой земли, где прохладнее.

Крики, стоны… Тут я наконец увидел знакомое лицо — Сварвар, чеканщик из Йорвика. Он набрал полную рубаху медных фонарей и каких-то синих камней.

— И что ты творишь? — гаркнул я, разозлившись: я-то думал, что они бьются насмерть, а здесь, оказывается, вон что происходит. Он ухмыльнулся, прижимая к груди награбленную добычу.

— Веселюсь, — ответил он и скрылся в дымке.

Побратимы напали на сарацинский обоз, выбрались к нему, словно ведомые хитроумными морскими приспособлениями Гизура. Стражники все были убиты или бежали, а Братство приступило к веселью.

Лошади, женщины, горы доспехов, кольчуги, оружие, кувшины и вазы из золота и меди — и кожаные мешки с деньгами, ведь сарацинам платили за службу, как мы узнали от кого-то раньше.

Я замер посреди всеобщей суеты, смотрел, как мужчины бродят вокруг, спотыкаются, воют по-собачьи, крушат глиняную посуду и потрошат мертвых, чтобы убедиться, что те не проглотили ничего ценного. Они срывали кольца с трупов, валили наземь голосивших женщин или нагибали их на оглоблях повозок.

Я увидел Косоглазого, почему-то в черной чалме, с расшитым парчовым халатом на одном плече и еще более богатым плащом на другом; он бешено втыкался в голые ягодицы вопившей женщины и размахивал кинжалом над головой. На миг мне почудилось, будто это не он, а кто-то из первосвященников Миклагарда, с их лопатообразными бородами, вознамерился утолить свою похоть.

Я орал, сыпал угрозами, даже умолял, но все было впустую. Рука стиснула мой локоть, я обернулся и увидел брата Иоанна, с лицом мрачнее, чем у Распятого.

— Лучше пусть сами угомонятся, — проговорил он. — Кстати, мы кое-что нашли.

Я последовал за ним к черному шатру и нырнул внутрь, сощурился в сумраке, будто перескочив из студеного Хельхейма на радужный Биврест. Горели сальные свечи, землю устилали разноцветные ковры, на деревянных столиках были расставлены золотые чаши и резная посуда. Ботольв, выставив перед собой данский топор, стяг с вороном у ног, сидел на корточках и глядел с улыбкой на фигуру напротив.

Забившись в уголок, примостившись на толстой арабской подушке, пряча ястребиный нос и темные глаза на туго обтянутом морщинистой кожей лице, там оказался монах Мартин. Он глядел в пространство, как если бы видел родной дом за деревьями.

— Сарацины его поймали на пути в Йорсалир, как он сам на радостях признался Ботольву, — сказал брат Иоанн. — А так как он беглый раб, щадить его не собирались.

Кто-то ворвался в шатер, и Ботольв мгновенно развернулся и зарычал, как сторожевая псина. Человек взвизгнул и убежал.

— Похоже, своих псов ты еще держишь на поводке. — Голос Мартина был сух, как здешний воздух.

— Скажи спасибо, — ответил я. — Попадись ты Старкаду, все было бы иначе.

Мартин моргнул, в уголках его губ морщинки натянулись, как на кошачьей заднице.

— Выходит, в твоих руках моя жизнь, Орм сын Рерика?