Югославия в огне - Ольга Ивановна Обухова Страница 42

– Идите к своему Муссолини и расскажите ему, как умирают коммунисты. Да здравствует свобода! – хрипло крикнул стоявший впереди всех партизан – высокий худой парень с непокорной копной черных волос. Он был больше похож на еврея, чем на хорвата. Впрочем, здесь, в Далмации, чистых хорватов почти и не встречалось – за столетия истории они слишком сильно смешались с венецианцами, с потомками древних греков – первых обитателей этих мест, с французскими солдатами, оставшимися здесь после того, как Наполеон присоединил Далмацию к своей империи, и с выходцами из разных частей Австро-Венгрии, охотно переезжавшими на побережье Адриатики, чтобы жить вблизи от теплого моря. Сейчас немецкая пуля должна была положить конец всем спорам об истинной национальности этого парня…

– Вот видите, – осклабился штурмбаннфюрер Бейзнер, – даже местные жители не различают акцента у наших людей!

Одновременно с его словами грохнул залп. Немцы стреляли слаженно и четко – так же, как и выслеживали и ловили партизан.

– Наверное, надо будет убрать трупы? Весь склон ими усеяли…

– Нет нужды. Люди здесь не ходят. – Бейзнер махнул рукой в сторону еле различимой на фоне гор Клисской крепости, в которой король Венгрии и Хорватии Бела IV прятался от преследовавшего его монголо-татарского войска хана Кадана. – Даже монголы с трудом забрались сюда, когда преследовали короля Белу. Когда они добрались сюда, Белы уже и след простыл, и они осаждали уже пустую крепость, в которой сидела только его жена. – Немец вздохнул. – О трупах позаботятся животные и птицы – бродячие собаки и вороны. Справятся с этим лучше любого крематория.

– Прекрасно. – Каше двинулся к выходу. – Тогда мы можем возвращаться в Загреб.

Бейзнер схватил его за руку:

– Подождите!

Посол недоуменно уставился на него.

– Вы знаете, что произошло в Загребе?

Каше нахмурился:

– Сильный взрыв возле штаб-квартиры усташской Надзорной службы на Звонимировой улице. Больше тридцати человек погибло. Но…

– Больше тридцати самых лучших людей, – перебил его Бейзнер. – Половина из них, если не больше, проходила подготовку у нас. И мы собирались активно использовать их для полицейских и разведывательных миссий как в Хорватии, так и в соседних балканских странах. Так что цель была выбрана очень точно. Но главное не в этом… Только сегодня удалось проследить весь путь фургона «фиат», который взорвался на Звонимировой улице. Вы знаете, где он стоял, когда я ворвался на ваш поэтический вечер и объявил о том, что необходимо срочно мчаться в Сплит? Неподалеку от посольства! Считайте, что истерика губернатора Бастианини и Муссолини спасла вам жизнь. И имейте в виду: кто-то активно охотится за будущим рейсхкомиссаром Московии!

Диана оставила пустую корзину для овощей и фруктов внизу и быстро взобралась вверх по скрипучей лесенке. Краячич нетерпеливо помахал ей рукой:

– Входи быстрей! У нас мало времени!

– Что случилось?

– Немного не рассчитали. После того взрыва возникли слишком большие проблемы. Судя по всему, немцы все-таки догадались, против кого изначально закладывалась взрывчатка. И теперь пытаются выявить и допросить всех, кто был на том поэтическом вечере.

Кровь отлила от лица женщины.

– Но меня им… даже не надо искать. Я была инициатором вечера.

Она чувствовала, как ее колотит дрожь.

– Они ищут прежде всего тех, кто мог быть связан с коммунистическим подпольем. Ищут их среди бывших активистов партии, сочувствующих, бывших участников демонстрацией. Ты – женщина, и тебя они пока не подозревают. Но двое наших товарищей уже сидят в усташской тюрьме. Точнее, лежат – их избили так, что они не могут ходить.

– Наверное, надо было вообще отменить тот взрыв, раз Каше уехал в Сплит, – запинаясь, произнесла Диана.

– Исключено. Фургон был заминирован так, что мог сам взорваться в любой момент от малейшего толчка. Чудо, что мы сумели перегнать его к зданию Надзорной службы. Ладно, сейчас надо спасать тебя. Тебе нужно будет на время покинуть город, пока шумиха не уляжется.

– Уйти в горы, к партизанам? – Диана стиснула руки, чтобы приглушить предательскую дрожь.

– Я организовал вызов твоего мужа в Триест для проведения стоматологической операции. А ты будешь сопровождать его. Вместе с оборудованием. За то время, что вы будете находиться там, шумиха должна улечься. Я очень надеюсь на это…

– Я никуда не поеду! Это какое-то безумие. Что вообще происходит? Что происходит?!

– Со мной, Томислав? Или с Хорватией? Или со всей Европой?

– С тобой. – Томислав Благоевич не сводил с жены тяжелого взгляда. – Ты куда-то пропадаешь, неожиданно уходишь, поздно приходишь. Куда ты бегаешь? Куда? Я не знаю. И даже не догадываюсь. И теперь это странное приглашение в Триест к человеку, которого я вообще не знаю. Какой-то живущий в Триесте хорват, которому срочно понадобился стоматолог со знанием хорватского языка, потому что он, видите ли, не сможет с ним общаться ни на каком другом языке во время операции. – Он неожиданно с силой стукнул кулаком по столу. – Но для того, чтобы выдрать зуб, человеку вовсе не требуется разговаривать по-хорватски! Ему вообще лучше не разговаривать – ни на каком языке, ему нужно просто молчать и широко разевать рот!

Диана отошла в дальний угол комнаты.

– Пациенты бывают разные, Томислав. А он готов заплатить за это. И нам в любом случае имеет смысл съездить куда-то, просто развеяться. Сменить обстановку. В Загребе в последнее время стало как-то душно, ты не находишь?

Благоевич приблизился к ней и посмотрел ей в глаза.

– Я хочу знать, Диана: то, что ты говоришь – ты говоришь мне сама или повторяешь за кем-то?

– Я не понимаю тебя.

– Порой мне кажется, что ты подчинилась чьей-то воле и делаешь то, что тебе приказывают.

Женщина глубоко вздохнула:

– Я действительно подчиняюсь чьей-то воле, Томислав. Воле обстоятельств, которые нас окружают.

– Я тебе не верю. Ни одному твоему слову, – жестко сказал Томислав.

Его слова прозвучали, как приговор.

Диана, Томислав и Рудольф Ланда стояли на площади Объединения Италии в Триесте, освещенные теплыми лучами утреннего солнца. Прямо перед ними плескалась Адриатика – там, где заканчивались каменные плиты площади, начиналось море.

– Триест – лучший город в мире, – блаженно щурясь, произнес Рудольф Ланда. – На какую бы улицу ты здесь не свернул, тебе открывается вид на море или окружающие горы. Нигде больше такого нет – даже в Венеции… Я могу пригласить вас в кафе? Боюсь, за время путешествия вы проголодались.

Они проследовали за ним в Caffe degli Specchi