Прыжок леопарда - Виктор Васильевич Бушмин Страница 36

Предложение было рисковое, но жутко заманчивое. Король налил подогретого, на германский манер, красного вина, обильно сдобренного пряностями и источавшего упоительный аромат по всей комнате, медленно втянул ноздрями его терпкий вкус и отпил большой глоток. Тело наполнилось пронзительной теплотой, проникая в руки и кончики пальцев на ногах, одетых в теплые, тройной вязки, шерстяные гетры. Генрих крякнул и нехотя произнес, услышав резкий стук:

– Войдите! – Король тихо добавил. – Кого черт таскает в такую погоду. Добрый хозяин и собаку не выпустит на улицу, а тут шляться по темным, сырым и холодным коридорам башни. Бр-р-р…

Он поманил пальцами вошедшего. За последние полгода у короля сильно ослабло зрение. Он с большим трудом различал предметы, расположенные от него дальше пяти метров, но никому не пытался сказать об этом недуге, опасаясь выказать слабость, которую, как он считал, негоже иметь монархам. Монарх, – не раз говорил он, – должен походить на скалу. Скалу крепкую, гордую и цельную. Любая слабость – это трещинка в ней. Поэтому и гнал от себя лекарей.

– А-а-а, это ты, Гуго. – Генрих чмокнул щекой. – Как ты меня замучил. И не спится тебе, и не сидится тебе. Все бродишь и бродишь, как… – он сдобрил свое предложение грязным ругательством. – Опять, видно, какую-нибудь гадость откопал? Все роешься, как свинья в сору…

Гуго побагровел, лоб его покрылся глубокими складками, но сдержался, поклонился и тихим, словно елейный голосом произнес:

– Сир! Стена пробита. Скоро, сир, вы сами не поверите в то, что вам донесут торговцы, агенты и послы…

– Мне кажется, что я уже тысячу раз просил тебя изъясняться короче и по существу! С твоей, Гуго, манерой, темнить, юлить и напускать туману, мой верный де Биго, мой верный коннетабль, тебе самое место было родиться и жить в Византии! Так, как на грех, просто с ума сходят от таких вот, как ты, интриганов и царедворцев. Говори, что там у тебя?

Гуго подбоченился, гордо выпрямился и, расправив руками малюсенький пергаментный клочок, произнес:

– Скоро Фландрия встанет вверх дном и надолго погрузится в пучину междоусобиц!

Генрих со злостью стукнул кубком по столу, расплескивая подогретое вино.

– Ты неисправим! Когда, о Господи, ты угомонишься! Чем тебе Фландрия-то помешала на этот раз?! То тебе всюду французские заговоры мерещатся, то ты везде руку де Леви видишь, а он, между прочим, весьма уважаемый прелат, сейчас уже епископ Шартра! Такие титулы, поверь, Тибо – мой племянник, не станет раздавать направо и налево! Его все уважают…

– Он виновен в смерти ваших наследников… – глухим голосом произнес Гуго. – Он его род и его люди должны понести кару и испытать всю полноту мщения…

– Бог ты мой! – Генрих всплеснул руками. – Ты, часом, память не пропил? Ты, наверное, забыл, что монсеньор епископ де Леви, в свою бытность рыцарем и сенешалем графства Дре, плыл вместе со мной и вместе же со мной нырял, помогая мне отыскивать тела детей!..

– Какой цинизм… – прошипел Гуго, – сначала укокошить невинных детишек, а потом вместе с несчастным отцом нырять, ища вчерашний день…

– Вместо того, чтобы баламутить пол-Европы, ты был лучше поискал варианты, чтобы уговорить нашего дражайшего Римского папашу узаконить права моего последнего сына-бастарда Робера. Вот тогда, поверь, я так бы возлюбил тебя, милейший и вернейший мой де Биго, что вся христианская Европа ахнула бы!

– Увы, сир, это почти невозможно… – Гуго опустил голову и тяжело вздохнул.

– Значит, де Биго… – Генрих посмотрел на коннетабля. – Говори…

Коннетабль топнул ногой, прикусил губу и произнес:

– Не приведи Господь, но, случись что-нибудь с Вами, сир, корона по праву наследования перейдет к графу Роберу, а ежели и его господь успеет прибрать, то к его старшему сыну – Гильому Клитону.

– А моя дочь Матильда? – Генрих все еще не сдавался и пытался любой ценой сохранить для своего потомства права на короны Англии и Нормандии.

– Бароны, рыцарство, церковь и народ не допустят германского императора на престол Эдуарда Исповедника. Слишком уж свежи воспоминания о бесчинствах датчан и саксонцев по всей Англии, сир.

– Тогда делай все возможное и невозможное, чтобы корона перешла в руки моего бастарда Робера! Засыпь папу по самые уши золотом, обещай что угодно, хоть крестовый поход в Китай или на Луну, только выбей у него буллу, где признаются права моего мальчика…

Гуго де Биго понял, что снова попал, можно сказать, в самую точку. Генрих расчувствовался, в такие моменты из него можно было тянуть все, что заблагорассудится, поэтому де Биго решил, не упуская инициативы, снова завести разговор о Фландрии и, естественно, о мщении семейству де Леви, на которое он и сам имел зуб. Король энергично махнул рукой, приглашая его к столу. Коннетабль сел, Генрих укрылся теплым леопардовым покрывалом и снова взял бокал с уже порядком остывшим вином, кивком пригласил Гуго присоединяться, тот молча налил из Большого серебряного кувшинчика, стоящего на треножнике, под которым тлели угли, вино, освежил бокал короля и заговорил:

– Сир, вы даже не представляете, что сулит нам перспектива анархии во Фландрии… – Генрих отпил вино, молча посмотрел на него, зевнул и кивком приказал продолжать. Коннетабль обрадовано вздохнул и затараторил, едва поспевая за ходом своих мыслей. – Сир, если граф Шарль, рано или поздно, купился на нашу ловко задуманную западню… – он поднял глаза к потолку, – скоро такое начнется, что папе будет далеко не до нас и он, в пылу забот, может и подмахнуть, можно сказать, не глядя, нашу буллу относительно вашего сына-бастарда. – Генрих согласно кивнул. Он был готов на все, лишь бы его сын был признан законным, стал принцем крови и получал право на корону своего великого деда – Гильома Завоевателя.

В это время комендант Тауэра осторожно постучался и заглянул в опочивальню короля. Гуго понизил голос почти до шепота, Генрих, увидев коменданта, раздраженно замахал руками, мол, он свободен и чтобы его не беспокоили. Коннетабль, не слишком-то доверяя стенам, ведь и них, как говорится, могут быть уши, вплотную приблизился к королевскому уху и стал что-то с жаром шептать.

Трудно было понял смысл его плана, но периодически брови Генриха резко вскидывались вверх, и он вскрикивал, «какие, к чертям, шателены?», то «Тьерри де Эльзас», то «Гильом де Ипр? Так он же бастард!», на что Гуго шипел, косился по сторонам и прикладывал свой палец к губам, давая понять королю, насколько секретен его проект.

Только под утро, часам к пяти, Гуго, наконец, оставил короля в покое. Генрих даже