Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич Страница 28

не только для обитателей Венеции. Ни в одном из городов западного мира – ни в Равенне, ни в Ахене, ни даже в самом Риме – еще не воздвигали настолько величественных строений во славу христианского Бога. Собор Святого Марка стал зримым свидетельством не столько благочестия венецианцев (которые вообще-то не выделялись особой набожностью среди своих соседей), сколько их богатства, масштабов их торговой империи и того особого, еще не знакомого другим городам и странам Европы чувства национальной гордости, которое все чаще побуждало их расходовать личные средства на украшение и прославление своего города. На это наверняка обращали внимание высокопоставленные гости: и император Генрих IV, посетивший Венецию летом 1095 г., и все бесчисленные властители и монархи, на протяжении последующего столетия проезжавшие через город по пути на Восток и обратно. Но прежде чем в Венецию хлынул этот поток гостей, всего за несколько недель до приезда императора, Витале Фальеро умер от чумы. Его похоронили в соборе Святого Марка на Рождество; там, справа от центрального входа, его усыпальница стоит и поныне (это старейший надгробный памятник Венеции, сохранившийся до наших дней). Провести республику через бурные годы конца XI столетия – годы Первого крестового похода – выпало на долю следующему дожу.

7

По следам Крестового похода

(1095–1130)

И как в венецианском Арсенале

Кипит зимой тягучая смола,

Чтоб мазать струги, те, что обветшали,

И все справляют зимние дела:

Тот ладит весла, этот забивает

Щель в кузове, которая текла;

Кто чинит нос, а кто корму клепает;

Кто трудится, чтоб сделать новый струг;

Кто снасти вьет, кто паруса платает, –

Так, силой не огня, но божьих рук,

Кипела подо мной смола густая,

На скосы налипавшая вокруг.

Данте. Божественная комедия. Ад, XXI.7–18 [74]

Во вторник 27 ноября 1095 г., когда дож Фальеро лежал на смертном одре, папа Урбан II обратился ко всему западнохристианскому миру с призывом защитить Восток от сарацинской угрозы. Многие откликнулись на этот призыв с большим энтузиазмом. Всего через несколько дней, 1 декабря, граф Раймунд IV Тулузский и множество его вассалов заявили о готовности к походу. Под знамена крестоносцев устремились и аристократы, и простые крестьяне из всех уголков Европы – из Нормандии и Фландрии, Дании, Испании и даже Шотландии. Не стала исключением Италия; папе даже пришлось направить жителям Болоньи письмо, в котором он предостерегал их от излишнего рвения и напоминал, что для участия в походе необходимо разрешение священника, а для женатых мужчин – еще и согласие жены. Правивший дальше к югу Боэмунд, сын Роберта Гвискара, который теперь носил титул князя Тарентского, воспользовался долгожданным случаем собрать собственную армию, пусть и небольшую. Пиза и Генуя, быстро набиравшие влияние на море, тоже стали снаряжать флот – в надежде, что на Востоке перед ними откроются новые перспективы.

Но Венеция медлила. Она и так располагала стабильными рынками на Востоке, особенно в Египте, который стал крупным поставщиком пряностей, поступавших из Индии и с островов южных морей, и центром сбыта европейского леса и металла. Венецианцы были слишком трезвомыслящими и расчетливыми, чтобы поддаться эмоциональному порыву и броситься на защиту христианства; к тому же война вредила торговле, а дружба с арабами и турками-сельджуками (которые за последние четверть века захватили бóльшую часть Анатолии) была необходима для сохранения караванных путей в Центральную Азию. Новый дож Витале Микьель выжидал время, стараясь оценить масштаб кампании и ее шансы на успех, прежде чем ввязаться в нее окончательно и бесповоротно. Серьезные приготовления начались только в 1097 г., когда первая волна крестоносцев уже маршировала через Анатолию. Только под конец лета 1099 г., когда армия франков, с боями прорвавшаяся в Иерусалим, истребила всех местных мусульман и заживо сожгла всех евреев в главной синагоге, из порта Лидо наконец выступил венецианский флот численностью 200 кораблей.

Командовал им сын дожа, Джованни Микьель, а за духовное благополучие экспедиции отвечал Энрико – епископ Кастелло[75] и сын одного из предыдущих дожей, Доменико Контарини. Флот прошел через Адриатику, делая остановки в портах Далмации и принимая на борт дополнительных людей и снаряжение, затем обогнул Пелопоннес и направился к острову Родос, чтобы переждать там зиму. Там, согласно одному свидетельству, венецианцев настигло срочное послание от императора Алексея: тот заклинал Джованни отказаться от дальнейшего участия в Крестовом походе и вернуться домой. Размеры армии крестоносцев повергли Алексея в ужас. Обращаясь к папе за помощью в борьбе с сарацинами, он предполагал, что с Запада прибудут отдельные рыцари или небольшие отряды опытных наемников, которые перейдут под его командование и будут выполнять его приказы. Вместо этого в его владения ворвались алчные и совершенно неуправляемые орды религиозных фанатиков и авантюристов, уничтожавшие все на своем пути как саранча и разрушившие то шаткое равновесие между христианами и мусульманами, от которого тогда зависело само выживание Восточной империи. Более того, крестоносцы нападали не только на сарацин: той же зимой пизанские корабли блокировали имперский порт Латакию, а Боэмунд (который, не теряя времени зря, уже захватил Антиохию и провозгласил себя ее первым князем) одновременно атаковал этот город с суши. В свете давней дружбы между Венецией и Византией и тех преимуществ, которыми венецианцы пользовались по всей Восточной империи, Алексей едва ли ожидал от них такого же вероломства, но сам Крестовый поход глубоко разочаровал его. Если это и был так называемый христианский союз, то византийский император предпочел бы обходиться дальше своими силами. Между тем пизанские пираты потерпели поражение при Латакии и – на свою беду – отступили к Родосу.

Так впервые за всю свою историю венецианцы и пизанцы столкнулись лицом к лицу. Последние, несмотря на недавний разгром, рвались в атаку; первые, давно уже наблюдавшие, как Пиза набирает силу и с каждым годом внушает все больше опасений, не собирались делить богатые левантинские трофеи с дерзкими выскочками. Последовала битва – затяжная и обернувшаяся большими потерями для обеих сторон. Но венецианцы все же одержали верх: захватив двадцать пизанских кораблей и четыре тысячи пленников (почти все из которых вскоре были отпущены на свободу),