Три побега из Коринфа - Витольд Маковецкий Страница 25

и зарослях. За нами посылали солдат, у нас с ними  были стычки и даже сражения. Леса, горы и пустоши, заполнились людьми, потому что туда  из страха  стать рабами и наказания стекалось все больше и больше деревень. В стране появился голод, так как  почти вся страна ничего не сажала и не убирала урожаи. Богатые господа, а с ними и  наш эвпатрид, бежали в Афины, а народ в горы. Страна стала разваливаться и превращаться в пустыю, где люди охотились друг на друга, как дикие животные. Это было тяжелое для нас время. Но господ это не волновало. Наши же  лидеры договорились с жителями побережья, с демиургами, моряками, рыбаками и с морскими торговцами. Им тоже немало доставалось. Они тоже ощущали голод, торговля остановилась, нечего было покупать или что-то продавать. У них был вождь,  очень мудрый человек  -  Солон. Вы все его знаете. Он тоже происходил из эвпатридов и даже был царского рода, но он оказался настоящим мужчиной, а не бессердечным палачом; он был честным, справедливым человеком.

 — Тимократ, отец нашего Писистрата, тоже был достойным человеком, - заметил один из соседей, - он тоже воспитал своего сына по человечески.

— Повсюду есть достойные люди. – сказал кто-то

—  Солон решил прекратить борьбу и договориться с нами. Его люди  хотели поговорить с  нами демиургами, чем с эватидами, ибо их сердца тянулись к нам. Ведь всем известно, что любой демиург всегда  может иногда стать матросом,  а матрос - демиургом, но ни один из них не может стать эвпатридом.  Переговоры велись таким образом, что нам, горцам, помогли. Но господа все это проследили и решили не уступать своего. Они наняли солдат, увеличили число стражников и заключили сделку с жителями Мегары, чтобы заручиться их помощью. А жители Мегары всегда были злыми и подлыми потому, что жили обособленно и дружили только в коринфянами и прежде всего со спартанцами, которые всегда помогали  господам во всем. Они начали собирать большую армию на Саламинах, которая должна была пойти на помощь господам и уничтожить нас оружием. Но Солон опередил их. Не зря его называли мудрейшим.

Он быстро и тайно сосредоточил своих людей на побережье, созвав избранный отряд: несколько сотен наших, и переправил  их всех  ночью на Саламины. Напрасно жрецы предупреждали его и грозили проклятием, чтобы он оставил Саламины в покое.   Но Солон не побоялся этого. Он знал, что эти проклятия были делом рук господ эвпатридов. Поэтому наши переправились туда  ночью и сразу же вступили в бой. Ах! Что это была за битва! Руки и ноги у всех отваливались, и люди падали от усталости.  Так что к утру с помощью Зевса мы разогнали всю эту шайку негодяев и сволочей, которые  собрались со всего греческого мира, чтобы дать нам отпор.

На Мегару напал страх, за то, что они выступали против  Солона и они  заключили с ним мир. После Саламин,  они как собаки   поджали  хвосты и заползли в свои норы.  Понимаете?

А в в Афинах была радость. Во-первых, потому что они вернулись с победой с Саламин, а во-вторых, что это фактически положило конец войне.  Все радовались, но эвпатриды и наши ареопаги горевали. Весь народ приветствовал Солона как спасителя. Мы также разбили лагерь под городскими стенами. Совет ареопагов  мог проверять нас хоть каждый день и искать среди нас свих рабов. Но они не прислали к нам, ни одного стражника. Зато, к нам приходил Солон, когда делал осмотр своих войск  и присылал нам из города продовольствие. Итак, прошло какое-то время, я думаю  дней десять и эвпатриды отступили, Солон стал архонтом, полемархом, полководцем, чем-то вроде царя, он мог делать все, что задумал. Что тогда произошло, это уже всем известно. Он объявил сейсахтею - аннулирование долгов! Это были великие дни.

Тот, кто стал рабом и был продан за долги, вновь обрел свободу.  И в будущем было запрещено закладывать людей в долги, как скот.  Все проданные в другие города  были выкуплены. Тогда сняли все тяготы, отягощавшие землю, все долги были отменены, люди  вздохнули с облегчением. Мы тоже все   вздохнули с облегчением! Прямо праздник богов!! Это была всеобщая радость! Вчерашние  рабы,  сегодня мы стали свободными людьми и ушли из Афин, из порта, из шахт и из дворцов.  Люди плакали, но  плакала от радости и от счастья. Дети вернулись к отцам, жены к мужьям, матери к детям.

Повсюду на дорогах, в деревнях, в городах видели людей, падающих на колени и целующих землю. Сейсахтея! Да! Только из-за этого  момента стоило жить. И тут снова пришла весна. Большой праздник, великого Диониса. Поистине велик  Дионис. Теперь никто не нужен был людям, чтобы развеселить их, радость сама витала в воздухе, шла впереди, позади и мимо них, в рощи и на вновь засеянные поля и деревни. Чистая радость, которой не мог нарадоваться простой народ!

Вот так вот, это было. Запомните  и передайте другим! Ведь, все это правда, ребята?

Он оглядел лихорадочно напряженные лица мальчишек, подростков и всех собравшихся. Они зашевелились. Их глаза сверкали. Диосс смотрел на них с изумлением. Там, в Коринфе, он никогда не слышал ничего подобного.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Два дня спустя Диос уже шел с сыном Килона  по дороге, которая вела в Марафон, в небольшое приморское поселение, которое позже прославится великой битвой, но тогда оно было еще обычной, незначительной рыбацкой деревушкой. Диосс полностью выздоровел, отдохнул, однако его глаза были красными от слез. У него была причина плакать. Ему пришлось попрощаться в тот день с Аргосом и оставь его у Килона. По другому ничего  было сделать нельзя.

Мудрый крестьянин, как и его брат-горец, легко объяснил мальчику, что он не может взять собаку с собой на корабль. И так как мальчик и слышать не хотел о продаже собаки он, ему посоветовали  иначе поступить с Аргосом.

Его временно одолжили  Килону, а  на самом деле его брату, чтобы пес охранял стада в горах.

За это Килон дал мальчику четыре драхмы, которых хватило  бы на столь долгое путешествие. Если мальчик когда-нибудь вернется сюда и возвратит деньги, он сможет снова получить собаку.  Так сказал Килон, улыбаясь,  потому что не верил, что мальчик когда-нибудь сможет вернуться сюда один за собакой, тем более, что сумма в четыре драхмы была весьма значительной.

Около полудня они прибыли в большую деревню, которая лежала на склоне