Первая схватка. Повести - Ефим Иосифович Гринин Страница 24

домике Оксаны Ивановны было две комнаты и кухня. Большую, с окнами на улицу, занимал немецкий лейтенант Павлюк. Когда приехала Галина, старуха уступила дочери маленькую комнатку с окнами во двор и в садик и переселилась в кухню. Они могли бы устроиться вместе, но близость дочери угнетала Оксану Ивановну, да и Галина прозрачно намекнула, что ей одной удобнее.

В коридорчике Оксана Ивановна помедлила у дверей Галиной комнаты. «Так и есть, опять клятый Павлюк там», – подумала она и что было силы хлопнула кухонной дверью.

Галина раздраженно бросила на колени старый альбом с фотографиями киноактрис, когда на круглом столике жалобно зазвенели вазы с печеньем и сахаром.

– Не мелькайте перед глазами, Иван Трофимыч! Садитесь! Мама пришла, сейчас будем кофе пить…

Лейтенант Павлюк, плечистый, краснолицый, замер с сигаретой перед молодой женщиной. Хороши были ее светло-пепельные волосы в тугом венке кос и в завитках, небрежно спадавших на чистый нежный лоб. Хороши были ее горячие, темно-карие глаза в пушистых ресницах. Она держала в пальцах потухшую папироску и раскачивалась в кресле-качалке.

Павлюк выкинул окурок в раскрытое окно, взял с туалетного столика плюшевого трехногого медвежонка.

– Зачем этот потрепанный зверь? – спросил он, хмуро повертев игрушку. – Не люблю хлама прошлого! – и он размахнулся, чтобы выбросить медвежонка в окно.

– Не смейте! – запретила Галина, спрыгивая с качалки; она прижала игрушку к груди. – Это мой друг детства – маленький Мишутка! Вы помните, Иван Трофимыч, сказку Толстого «Три медведя»? – Галина нараспев заговорила: – «Один медведь был отец, звали его Михайло Иваныч. Он был большой и лохматый. Другой была медведица. Она была поменьше и звали ее Настасья Петровна. Третий был маленький медвежонок и звали его Мишутка…» Вам смешно? Вы не любите своего детства?

– Трехногий талисман! – ухмыльнулся Павлюк.

– А у меня и счастье искалеченное, как этот Мишутка! – с вызовом сказала Галина, поглаживая вытертый плюш игрушки; отворив дверь, громко крикнула: – Мама, будь добренькой, принеси нам кофе! – и, возвращаясь в кресло, нетерпеливо протянула: – Вы намерены развлекать меня, Иван Трофимыч? С вами умрешь со скуки!

Павлюк придвинул стул к креслу, сел и словно нечаянно накрыл рукой колено женщины.

– Вы несправедливы ко мне, Галина Григорьевна, – вкрадчиво сказал он. – Вы даже не успели осмотреться. Походите по городу…

– Ах, боже мой! – капризно перебила его Галина. – Ну что я буду осматривать в этом городишке, где я прожила семнадцать лет? Уж не к знакомым ли мне ходить, по-вашему? Тут ни одного образованного человека не найдешь! Да еще нос воротят!

Резкие складки залегли в углах чувственного рта Павлюка.

– С-скоты! – слегка заикаясь, проговорил он. – Они сторонятся нас, как зачумленных… Я бы их за это! – и он стиснул большой волосатый кулак.

Галина равнодушно скользнула по нему взглядом.

– Простить себе не могу, что не поехала с шефом в Берлин. Детские выдумки: маму захотелось повидать. Ха-ха-ха! Святая наивность! Вы думаете, она мне обрадовалась?

Легкая на помине Оксана Ивановна без стука отворила дверь и внесла две алюминиевые кружки.

– Фу, мама! Ну, где это видано, чтоб кофе в кружках подавали?

– Не наготовили еще стаканьев на вас, господ! – угрюмо сверкнула старуха такими же горячими, как у дочери, глазами и вышла.

– Ехидная у вас мамаша! Давно у меня руки на нее чешутся!

– Что вы, что вы, Иван Трофимыч! – заступилась Галина. – Она добрая, просто недостаток воспитания. У старых людей всегда причуды… – Она повела рукой в сторону стола. – Пейте, Иван Трофимыч, с печеньем, это одесское… – Потерев лоб, задумчиво сказала: – Шеф вернется в Одессу через три недели. Без него не стоит туда ехать. А тут я за два дня истосковалась… Ах, Одесса, Одесса, там я не знала, что такое скука!

– Не печальтесь, Галочка, что-нибудь придумаем. Я попрошу у оберста разрешение не дежурить по ночам.

– А он позволит?

– Постараюсь…

Галина пытливо смотрела на офицера. Павлюк неопределенно пожал плечами, говорить о своих сомнениях он не хотел. Но женщина заметила его неуверенность.

– Иван Трофимыч, миленький, вы постарайтесь, ладно? Вдвоем с вами мы можем и погулять, и сходить куда-нибудь!

– Ходить тут особенно некуда, Галочка. Одно кино паршивое да борд… – он поперхнулся на этом слове и поправился: – Ресторан офицерский. Впрочем, и дома можно отлично время провести. Устроим завтра пирушку, я винца прихвачу с собой.

– Дома скучно, – заупрямилась Галина. – Лучше в ресторан. Веселиться так веселиться.

– Но там… пьяные. Приставать будут…

Женщина удивленно сдвинула брови.

– А вы на что? Я полагаюсь на вашу защиту. Будем пить и веселиться. Помните? – Она запела: – «Вино, вино, вино, вино, оно на радость нам дано…» А с собой можете принести, только не берите кислого. Коньяк и что-нибудь сладкое, полусухое…

Павлюк восхищенно щелкнул пальцами, очарованный Галиной. Он снял со стены гитару, взял несколько аккордов и запел:

– «Осень, прозрачное утро…»

Галина похвалила его голос. Павлюк зажал струны.

– Когда-то, Галочка, я был душой общества…

– Да? Откуда же этот мундир? Расскажите, я люблю романтику.

Павлюк махнул рукой. Его прошлое вряд ли показалось бы Галине романтичным, да и вообще воспоминания ни к чему.

– Эх, Галочка, черт вас дернул связаться с тем эсэсовцем! Я бы с радостью женился на такой красавице и умнице, как вы. Ведь у вашего Гортнера, бьюсь об заклад, в Берлине законная фрау и киндер. После войны он скажет ауфвидерзеен – и тю-тю, точка, пункт! Надо ж понимать! Полакомиться русскими девочками – о да, зер гут! Но портить карьеру ради славянки? Ни боже мой!

– Фи, Иван Трофимыч, что за выражения! – поморщилась Галина. – Пейте лучше кофе, а то остынет.

Павлюк галантно поклонился, взял кружку, сделал громадный глоток, потом, спохватившись, начал пить маленькими глотками, съел пару печений. Галина говорила тихо, словно убеждая себя:

– Мой шеф не может обойтись без меня, он пойдет на любые жертвы. Когда в Одессу вошли немецкие войска, я долго искала прочную опору. Это счастье – встреча с Гортнером. За его спиной я стала спокойной. В наше смутное время надо ценить обеспеченную жизнь. Я только боюсь, шеф может не удержаться в тылу. Говорят, на фронте дела неважные.

Павлюк сделал непроницаемое лицо.

– Бабские пересуды! Армии центрального фронта планомерно выравнивают позиции. Не советую вам, Галина Григорьевна, повторять вздорные слухи. Это к добру не приведет!

– Оставьте, Иван Трофимыч, этот тон, – с досадой сказала Галина. – Теперь все знают цену слухам. Не считайте меня такой простушкой… – Она вздохнула и добавила: – Расстаться с Вилли было бы ужасно! Сколько вещей он мне подарил! Я не заработала бы столько за всю жизнь…

«Еще бы! Проклятые эсэсовцы из-под земли достанут что угодно,