Пират. Тайна золотого клинка - Андрей Андреевич Леонтьев Страница 2

* * *

Пройдя немного вдоль берега, я увидел нечто, что выбило меня из равновесия и отвлекло от прочих мыслей. Мой корабль! Моя «Пурпурная Чайка»! Четырехмачтовый барк1 был разломан на части, одна из которых – носовая – с торчащим бушпритом2 сейчас оказалась прямо передо мной. Бак3 уцелел, чего нельзя было сказать про фок-мачту4, которую сломало пополам. Парусов, канатов и прочих корабельных снастей на части каркаса корабля не было – все поглотило море, оставив мне лишь сломанные доски, силуэт и воспоминания, да и те чуть не унесло на дно для прикормки местных обитателей.

Подойдя ближе к обломкам, я увидел металлическую эмблему с названием, приколоченную ко внешнему борту. Рядом с этой частью корабля, среди щепок, бревен, водорослей и ползающих крабов, валялся на боку сундук. Судя по всему, он принадлежал одному из матросов. Наконец-то начинает везти! Найдя на берегу кусок какой-то железяки, я отодрал металлическую табличку с названием, которая в дальнейшем послужит паспортом, и принялся взламывать сундук. Он оказался крепким, зараза! Разломав несколько досок, я получил доступ к содержимому. Оно меня не вдохновило: гамак, сломанный секстант, одежда, обладатель которой, очевидно, был коротышкой: она оказалась на несколько размеров меньше и на меня не налезала. Сапог не было. Ага! Чертяга! На дне сундука под тряпками я обнаружил маленький тяжелый бочонок с ромом, он мне еще пригодится. Также обнаружилась нашлась книга с размытыми буквами, содержание которой невозможно было прочесть. Надо же, кто-то из моих матросов умел читать! В пылу возни с сундуком я не заметил краба, который спрятался под водорослями, и его клешни пропороли мне ногу. Тело пронзила адская боль, я, не выдержав, вскрикнул и рухнул на колено, держась за раненую конечность.

Одежда матроса-недоростка пошла на бинты. Ром пришлось потратить на то, чтобы промыть рану. Эх, если б сейчас кто-то видел, что я мою ромом ноги, мои страдания тут же прекратились бы. Интересно, меня бы застрелили или просто прокололи шпагой, не желая тратить на меня драгоценный патрон и порох? Я думал об этом, пока ковылял до кладки с черепашьими яйцами.

Приблизившись к заветному обеденному складу, я заметил, что меня хотят опередить несколько чаек, которые столпились у тайника и уже начинали рыть песок. Схватив пару рогатин, я ускорился. Размахивая палками, я принялся отпугивать конкурентов на драгоценные, пусть даже не золотые яйца, которые должны были скрасить мое пребывание на острове – вместе с ромом, конечно. Наглые птицы быстро сдались. Я разломал секстант, достал оттуда линзу, просушил страницы неизвестной мне книги и разжег огонь. Табличка послужила превосходной сковородой, на которой получилась не менее превосходная яичница.

День уже подходил к концу, когда я почувствовал легкое недомогание. Продолжая осматривать обломки корабля, я понял, что мне лучше присесть. Наверное, сказались нагрузки, пережитые мной за последнее время, и организм еще полностью не восстановился. Привалившись к бревну возле костра, я открыл бочонок с ромом, но, поднеся его ко рту, не успел сделать ни одного глотка, как рухнул на спину в странный бредовый сон.

* * *

Я снова оказался в каюте капитана судна, которое мы ограбили и сожгли. Было чертовски холодно, и большинство предметов казались размытыми и нечеткими, но только не она. Картина! Картина была настолько четкой, что я не видел ничего вокруг. Я попытался дотянуться до нее, но руки внезапно оказались такими тяжелыми, как будто к ним привязали пушечные ядра. Вдруг послышались странные голоса, но я не мог разобрать, что они говорят.

Будучи не в силах оторвать взгляд от картины, я продолжал стоять как прикованный, и тут сзади послышались шаги. Я сделал попытку обернуться, но не смог пошевелиться. Кто-то стоял и наблюдал за мной, он был так близко, что я мог почувствовать его дыхание. Голоса стали громче, и я заметил, как вокруг ходят какие-то силуэты. Постепенно они стягивались, образовывая вокруг меня кольцо. Это были своего рода туземцы. Окружив меня, они остановились и просто стояли, глядя в мою сторону. В каюте внезапно стало жарко, откуда-то потянуло дымом, на стену легли отблески пламени – от свечи или даже от разгорающегося костра.

И вот я, прикованный взглядом к картине, стою в центре каюты, вокруг – непонятные туземцы, пристально наблюдающие за мной, а со всех сторон к нам начинает подбираться огонь – сначала слабый, затем заполыхавший с такой силой, что стало жарко и душно как в аду. Невозможно было дышать, я покрылся каплями пота. Вот огонь начал обволакивать мебель и все, что было в каюте, вот он уже добрался до туземцев, но они все так же неподвижно стояли на своих местах и наблюдали за мной до тех пор, пока их самих не охватило пламенем. Когда на странных людях начала плавиться кожа, они принялись вопить и орать, но не покидали своих мест. Через какое-то время передо мной остались лишь обугленные скелеты, почему-то не прекращавшие своих криков.

Картина на стене по-прежнему висела на своем месте не тронутая и не поврежденная огнем, но в какой-то момент крепеж на стене, державший шедевр, ослаб, и она упала на пол. Я рухнул вместе с ней, успев заметить, как треснуло стекло под металлическим обрамлением, прикрывающее холст. Рамка вместе с изображением оказались, видимо, слишком тяжелыми – горящие доски в полу не выдержали, и картина провалилась в трюм, наполовину наполненный водой. Я, ни на секунду не отрывая взгляда от произведения искусства, кинулся следом и оказался в затопленном трюме с плавающими вокруг бочками и прочим барахлом.

Так картина цела? Как только я подумал об этом, на меня навалился обрушившийся сверху потолок.

Я проснулся.

* * *

Я открыл глаза и какое-то время обдумывал увиденное. Меня вернул к реальности вид потолка из стеблей бамбука. Я осознал, что очнулся не там, где заснул, а в какой-то хижине, и решил, что мой сон имеет под собой реальную почву – возможно, это видение-предсказание.

Кажется, день был уже в самом разгаре. Повернув голову, я заметил сидящую у другой стены хижины пожилую индейскую женщину, которая резала овощи и бросала их в корытце, лежавшее у нее на коленях. Увидев, что я очнулся, женщина поднялась, отложила свое занятие и, что-то крича, направилась к выходу, очевидно, она кого-то звала. С каждым шагом ее крик затихал, и я вновь погрузился в мысли о судьбе картины. Меня мучил вопрос: «Неужели картина цела и лежит на