История улиц Москвы. От Неглинной до Басманной - Никита Денисович Здоровенин Страница 19

И правда, родившись в Баварии, Петер-Йозеф перебрался в возрасте 18 лет в Россию и еще через 15 лет стал подданным Российской империи. Но и корни свои Дриттенпрейс не забывал – председательствовал в Московском немецком клубе. Бо́льшую часть жизни он служил на железных дорогах, а также строил и перестраивал дома для именитых заказчиков. Почти все, что он строил до доходного дома Рахманова, – эклектика, никакого модерна. Но Рахмановы хотели именно модерн – модный, яркий, смелый стиль рубежа веков. Здесь все – про природу: плавные изгибы, растения, цветы, женские головки – лорелеи (в честь Лорелеи, речной нимфы из немецкой литературы, что-то вроде речной сирены). Ну и, конечно, коль уж Рахмановы – хлебопеки, здесь появились колосья пшеницы, как будто бы предвещая, что через 30 лет уже почти вся Москва ими покроется. Благодаря колоскам москвичи прозвали доходник – «Дом с колосьями». Сверху, на доме, традиционный для купцов жезл-кадуцей, символ Меркурия, покровителя торговли. На первом этаже была, конечно, хлебная лавка (интересно, что там и сейчас – булочная, с отреставрированной лепниной и открытой плиткой эпохи Рахманова от фирмы Villeroy & Boch). В подвале был склад. А над хлебной лавкой – квартиры.

Причем раньше квартиры на нижних этажах считались престижнее, чем на верхних. Во-первых, не все хотели без лифта подниматься выше одного этажа. А во-вторых, когда в Москве появился водопровод, его напора не хватало, чтобы обслуживать верхние этажи. Поэтому принять ванну можно было только на нижних. Ах да, дополнительную, а может, и главную славу доходному дому Рахманова принесла, как считается, открывшаяся в нем первой в городе общественная ретирада! Ретирада – это от слова «ретироваться», на языке дореволюционного приличного человека – пойти в туалет. Появление общественной ретирады было событием общегородского (если не вселенского) масштаба. До появления ретирад москвичи справляли нужду где приспичит. Например, прямо на дороге. Туда же, на дорогу, домовладельцы долгое время выливали нечистоты. Это доводило ситуацию до абсурдного масштаба.

В 1650-е архидиакон Алеппский написал: «Экипажам и лошадям невозможно было проехать, и мы не могли ходить из дому на рынок, потому грязь и слякоть были глубиною в рост человека». Но ситуация не менялась. Чуть позже организовали выгребные ямы – из них нечистоты выгребали золотари, то есть ассенизаторы. Их называли золотарями, потому что испражнения – прекрасное удобрение, то есть «ночное золото». Все это происходило по ночам. У каждого отряда золотарей был свой участок, который они обслуживали. А под утро все эти телеги с жутким грохотом бесконечной вереницей, будя всех вокруг, отправлялись за город. В итоге концу XIX века у Москвы появилось еще одно «оборонительное» кольцо – из вывезенных золоторями нечистот. Историк первой половины ХХ века Николай Караев вспоминал: «Подъезжая к Москве на лошадях, затыкали носы от зловония… и даже когда уже были железные дороги, в вагонах к этому случаю закрывались окна». Но вскоре в Москве наконец-то появилась (о чудо!) канализация. И началась эпоха общественных уборных, как считается, – с ретирады в доходном доме Рахмановых. Она и сейчас открыта – может быть, до сих пор там работает известная среди живущих в окрестностях москвичей смотрительница, сочиняющая стихи: если попросить – прочитает. Семья Рахманова осталась жить в своем доме после революции еще несколько лет, но вскоре его национализировали. Вместо хлебной лавки въехали кулинария и рыбный магазин с аквариумами в витринах. Под конец советской эпохи напротив дома присел скульптурный Чернышевский. Увидевший и смену эпох, и возвращение булочной на место хлебной лавки Рахмановых.

Если пройти чуть дальше от Рахмановых в сторону Садового кольца, мы встретим еще один знаменитый дом Покровки. Москвичи его прозвали «Дом-комод». Это редкий, красивый, пышный, зефирный дом в стиле елизаветинского барокко. Таких в Москве днем с огнем не сыщешь. Он, конечно, привлекал внимание. Здесь гостили и жили интереснейшие люди, происходили события мирового (с культурной точки зрения) масштаба. Начнем с владельцев.

Заказчиком этого удивительного «комода» стал граф Апраксин. Почему он попросил архитектора построить себе дом в стремительно выходившем из моды, да еще и не вязавшемся с московским контекстом стиле, непонятно. Но архитектор Ухтомский просьбу выполнил. Мы сейчас редко слышим эту фамилию, а ведь в то время он был главным архитектором Москвы, да еще и основателем первой в России архитектурной школы! Дом в устаревшем стиле барокко Апраксины продали Трубецким, при которых Дом-комод и прославился на всю Москву. Трубецкие как раз искали себе новое жилье. Их старый дом возле Кремля выкупило государство для строительства Сената. Именно при Трубецких, когда те построили во внутреннем дворе конюшню, дом стали называть «Дом-комод». А потом неожиданно шутка перекинулась и на самих Трубецких. Их тоже стали называть… «Трубецкие-комод». И вот жизнь в «комоде» закипела.

Сюда ездил маленький Саша Пушкин со своей старшей сестрой на занятия по танцам. Возможно, именно здесь сговорились о свадьбе племянница Трубецкого и граф Николай Толстой – родители великого писателя (и не слишком чуткого мужа). Летом, когда Трубецкие уезжали в свою загородную усадьбу, они очень по-современному сдавали свой московский дом внаем. Среди постояльцев был, совсем уж сюрпризом, Дмитрий Менделеев. На балах и приемах бывали Гоголь и Глинка, заезжал Баратынский. Вскоре Трубецкие продали свой «комод» для размещения в нем 4-й мужской гимназии. На этом связь дома с интереснейшими людьми Москвы не прекратилась. Здесь учились Константин Алексеев (в будущем – Станиславский), создатель науки аэродинамики Николай Жуковский, философ Соловьев, основополагатель исторического изучения русского языка Алексей Шахматов и Николай Астров – основатель Русского заграничного исторического архива в Праге (крупнейшего архива русской эмиграции в Европе), конечно, уже после революции. Во время Гражданской войны, еще надеясь на что-то, сбегая в Екатеринодар (ныне – Краснодар) через Крым, он встретился там с несколькими ярчайшими людьми Москвы и Петербурга. Тогда в одной комнате оказались отец Набокова – Владимир, купец Павел Рябушинский, еще несколько интересных людей и чудесным образом, замыкая круг, – Григорий Трубецкой, один из тех самых Трубецких-комод. Но тогда усадьба уже им не принадлежала. Гимназию в ней тоже закрыли. В здании разместились… коммуналки. Прелестный паркет, двери, мебель – все, что горело, пошло в печь – топить во время Гражданской войны было нечем. Чуть позже в дом въехало студенческое общежитие, потом – Дом пионеров и школьников, а после, в уже отреставрированный вариант, – Институт геофизики. Что вместо него в «комоде» поселится сейчас – неясно, пока любуемся на фасад.

Солянка

В ЭТОЙ ГЛАВЕ:

• Чиновники крадут государственную собственность.

• Автор книги разбирается в деталях в хитроумной схеме Чичикова с мертвыми душами.

• Древние жители Руси чуть не устраивают экологическую катастрофу из-за