Сергей Городников - Порученец Царя. Нарвский дьявол Страница 18

Скорым шагом возвратясь к стану у речного залива, Удача растолкал за плечо спящего как убитый казака. Казак мычал и пятернёй отмахивался от его толчков, словно от беспокойств со стороны досужих тварей, но после встряски посильнее, зарычал и приподнялся на локте.

– Убь-ю! – Он раскрыл глаза и уставился на приятеля. – Ты?! – Задышал шумно и потряс головой, отгоняя явно дурной сон. – Ну и выпил я вчера! Приснилось, стал пивной бочкой с ногами и руками, без головы и с затычкой ниже брюха.

– Лучше бы тебе приснилось седло, которое не натирает мозолей, – вполголоса предупредил Удача. – Оно бы тебе оказалось весьма кстати. Надо срочно отправиться за гонцом польской графини. У него должно быть письмо в Москву. Нам выгодно, если оно окажется у тебя. Но только надо с гонцом разобраться подальше от города, чтобы не возникло подозрений на наше участие.

– Та-ак, – протянул казак, как будто привык без обсуждений доверять его словам. Он вылез из повозки, отряхнулся от сена. – Нырну в реку и буду готов.

Не прошло и получаса, а он уже пришпоривал гнедую кобылу, скакал вдогонку гонцу польки. Гонец удивил казака, ему только к вечеру удалось напасть на его след и нагнать на постоялом дворе в посёлке у самой границы. Следующее крупное поселение на этой дороге было за рекой, уже на землях Новгорода Великого, во владениях русского царя. Он въезжал через ворота в подворье ограждённого частоколом придорожного двора, когда веснушчатый парень слезал с усталого и запаленного рыжего коня, схожего с описанным товарищем. Хозяин швед сам вышел навстречу приезжим, и парень оказался первым, кто стал договариваться с ним об отдельной комнате на одну ночь. По выговору в нём не трудно было угадать жителя карпатской Украины. Сомнения, что он-то и был гонцом, отпали, и казак тоже остановился на ночлег в этом дворе.

Ужинали при бледном освещении единственного светильника, вдвоём сидели на лавке за общим столом в углу просторных сеней подновлённого, с недавно отстроенным вторым ярусом бревенчатого дома. Казак угощал. Гонец, простоватый, но неглупый деревенский парень, ещё неуверенно чувствующий себя в неброской городской одежде, сначала отказался, но после настойчивого предложения согласился задарма навалиться на кошелёк словоохотливого земляка, которому нужен был собутыльник. К окончанию долгого ужина казак запросто обнимал его за плечи, а на столе с двумя кружками соседствовали три бутылки водки, уже скучно пустые, и большое оловянное блюдо с остатками жареного поросёнка с хреном. Рыхлая серость подступала со двора к небольшим окнам гостиной, по-своему неся весть о скором наступлении раннего майского рассвета. Хозяин отправился спать, оставил их наедине, и они с чувством, кто в лес, кто по дрова тихонько пели задушевную народную песню. Казак взъерошил пятернёй курчавые волосы парня.

– Остричь бы тебя, Петро. Один чуб оставить, как у меня, – сказал он, убирая руку с плеча гонца. – И чего ты подался в униаты? В Огне тебе гореть, в Аду!

Парень смолк, поднял на него мутные от выпитого глаза, в них пересекающей лунный круг летучей мышью промелькнула тень беспокойства.

– А ты откуда знаешь? Про униата... Я тебе не говорил. А?...

– Так догадался ж, – успокоил его казак.

– А-а.

Парень кивнул и качнулся. Выпитое одолевало его, и он позабыл о внезапной тревоге. Голова начала заваливаться носом к столу, он горько всхлипнул.

– Спать тебе пора, – объявил казак, для убедительности слегка хлопнул ладонью по столу.

Он за пояс оторвал парня от скамьи, пошатываясь, в обнимку с ним повёл к лестнице. Ступени поскрипывали, когда они взбирались к верхнему настилу и трём дверям в спальные комнаты для постояльцев. Навалились на среднюю, распахнули её и не совсем уверенными шагами добрались до узкого деревянного топчана. Опустив парня на жёсткую постель, казак услышал приглушённую и размеренную поступь нескольких лошадей. Они приближались со стороны приграничной дороги. Трезвея, он обеспокоено выглянул из раскрытого окна, как лис из плохо укрытой норы при треске веток под сапогами гурьбы охотников. Требовательный стук кулака в ворота быстро разбудил хозяина. Полуодетый, в кожаном переднике он протрусил через двор, снял толстую перекладину, отставил её за заборный столб и приоткрыл створку ворот, пропуская уверенно въезжающих шестерых всадников. Запирать ворота он не стал, а сразу заторопился в дом. На востоке пробивалась заря, и становилось достаточно светло, чтобы видеть на каждом из всадников красочную военную одежду шведского пограничного дозора. Возле кормушек с овсом дремали не рассёдланные конь гонца и кобыла казака, но они не вызвали ни у кого из дозорного наряда особого любопытства, словно в этом не было ничего необычного для этого постоялого двора у большой дороги. Все шестеро драгун: лейтенант, унтер-офицер и четверо рядовых, – спешились, направились к крыльцу, а их лошади потянулись мордами к кормушкам с остатками недоеденного овса.

Внизу дома по полу бесцеремонно загремели сапоги со шпорами, затем ещё и передвигаемые к столам лавки. Драгуны шумно расселись, после чего громкий стук увесистого кулака в перчатке сотряс дубовый стол. Хозяин сразу же вышел из кухонной пристройки и услужливо спросил:

– Как обычно?

– Как обычно, – громко распорядился лейтенант. – И зажги свечи. Да поживее, мы на службе короля и не можем уделить твоей кухне должного внимания.

Драгуны гоготнули его шутке, потом разговор их стал невнятным. Казак огляделся. Гонец лежал на боку, похрапывал в стену. Его дорожный мешок валялся на лавке у двери. Казак бесшумно приблизился к лавке, вытряхнул содержимое мешка. В бледном свете на пол вывалилась одежда десятника новгородских стрельцов, которой гонец каким-то образом собирался воспользоваться по ту сторону границы, на неё упали краюха хлеба, шматок сала, лук. Казак оставил всё валяться, как есть, достал нож и тихо приблизился к спящему. Различив на шее тонкий шелковый шнурок, осторожно разрезал его и вытянул с груди гонца подвешенную на шнурке сумочку из мягкой козлиной кожи. Из неё вынул сложенное и залепленное сургучом письмо. Не раздумывая, сломал оттиснутую на сургуче печать графини, бегло глянул на женский почерк на развёрнутой бумаге, затем свернул письмо и сунул под рубаху. И опять выглянул в окно. Начал было переносить ногу за подоконник, но мысль, что парень вернётся в Нарву и сообщит о пропаже, заставила его на время отложить побег. Он вынул из-под постели в изголовье пистолет гонца, ладонью взвёл курок и потихоньку ступил к двери.

Хозяин как раз спешил к столу, в каждой руке удерживая по три оловянных кружки с пенящимся через края пивом, когда ударом ноги дверь наверху распахнулась. У ограждений появился казак и, не медля, пальнул из пистолета. Из пробитой пулей кружки пиво журчащей струёй устремилось на живот лейтенанта. Хозяин вздрогнул, тут же отшатнулся и выронил её вместе с другими кружками на его штаны, щедро облив их между ляжками. Драгуны разом вскочили, схватились за оружие. Унтер-офицер выстрелил из пистолета в дверь, которая уже захлопнулась за отпрыгнувшим назад казаком, и они бросились на штурм лестницы. Ступени жалобно заскрипели под топотом их сапог, которые, как будто в ответ скрипу, грубо бряцали шпорами, неудержимо перемешались наверх и наконец ворвались в среднюю комнату.