«Уходили мы из Крыма…» «Двадцатый год – прощай Россия!» - Владимир Васильевич Золотых Страница 14

Врангель не отрицал наличия того недостатка в организации работы военно-судных комиссий, который выражался в смешении функцией расследования и рассмотрения дела по существу, и дал такое по этому поводу объяснение: «Конечно, при такой конструкции допускалось некоторое смешение следственных и чисто судебных функций, но в условиях работы комиссий, которые должны были обладать всей полнотой власти и независимостью и в то же время действовать скоро и решительно, этот недостаток был неизбежен»[90].

Прокурор Донского корпуса с апреля 1920 года генерал-майор (с 18 апреля 1920 г.) А.В. Попов[91] так объяснил причины неизбежности указанных недостатков: «Болезнь была слишком серьёзна и, главное, – запущена, почему для исцеления своего и требовала радикального, сильно действующего лекарства. При таких условиях не приходилось обращать внимания на некоторые отрицательные стороны лекарства, если это компенсировалось положительным действием его и вело к значительному ослаблению болезни. Несомненно, необходим был такой орган борьбы с грабежами, который, обладая всей полнотой власти и независимостью, своими решительными, скорыми и – где нужно – беспощадными действиями, поразил бы воображение и заставил бы призадуматься преступный элемент, поставив его лицом к лицу с неуклонной и неумолимой волей. Таким требованиям военно-судные комиссии вполне удовлетворяли»[92].

В тех случаях, «когда учинение преступного деяния и виновные в нем являются настолько очевидными», Комиссия расследование не проводила, сразу же приступала к рассмотрению дела по существу и выносила приговор. Если же проведенные «дознание или расследование» не были произведены «с должной полнотой», то в этом случае Комиссия могла назначить «дополнительное расследование», которое проводилось одним из ее членов на правах военного следователя. Основанием для прекращения расследования являлись: смерть или необнаружение виновных, недостаток улик, отсутствие состава преступления, истечение срока давности и общее помилование.

О предании суду комиссия выносила особое постановление. Если оно относилось к военнослужащим, то копия передавалась для сведения начальнику обвиняемого. Согласия начальства обвиняемых для предания суду их подчинённых не требовалось. При рассмотрении дела по существу военно-судные комиссии руководствовались правилами о военно-полевых судах (приложение VIII к ст. 1309, кн. XXIV Свода военных постановлений).

В июле в Севастополе было создано специальное «Руководство для военно-судных комиссий, военно-полевых и полковых судов». В него вошли все приказы, а также руководящие статьи из Уголовного уложения и Воинского устава о наказаниях. Отдельно к Руководству прилагались образцы специальных типографских бланков для проведения заседаний военно-судных комиссий.

Военно-судным комиссиям полагалось ориентироваться на заявленные «основными принципами правопорядка» – «скорость и неизбежность уголовной репрессии». «Когда потерпевший будет видеть, что преступление не осталось безнаказанным, а виновный будет знать, что при существующем судебном аппарате (военно-судной комиссии) мало шансов избежать уголовной репрессии, и притом, когда репрессия постигает виновного настолько быстро, что обстоятельства преступления еще живы в памяти общества или определенной группы лиц и корпораций, тогда только назначение военно-судных Комиссий будет достигнуто»[93].

Член Комиссии, проводивший расследование по делу, не мог участвовать в рассмотрении дела и в принятии по нему решения. Дело рассматривалось в составе председателя Комиссии или лица, его замещающего, и не менее двух членов Комиссии. Заседание военно-судных комиссий в первое время проходило в закрытом режиме, затем они стали проводиться публично и гласно.

Приговоры военно-судных комиссий подлежали утверждению соответствующими военными начальниками (начальником гарнизона или комендантом крепости), а в случае несогласия последних с приговором, дела в обязательном порядке передавались на рассмотрение в соответствующие апелляционные инстанции (корпусной или военно-окружной суд)[94]. Военно-судные комиссии рассматривали по несколько сотен дел в месяц[95].

На военно-судные комиссии возлагались и некоторые дополнительные обязанности, непосредственно не связанные с осуществлением правосудия. Так, например, приказом от 3 июня 1920 г. № 3275 Комиссиям поручалось заниматься выплатой компенсаций за произведенные воинскими частями реквизиции подвод и лошадей. Данное поручение диктовалось актуальностью вопроса, имеющего большое значение для крестьян в страдную летнюю пору. Офицеры-юристы обязаны были давать также консультации местному населению по многочисленным, возникающим у него, правовым вопросам[96]. Архивные материалы свидетельствуют, что работа комиссий происходила часто в очень трудных условиях: в неприспособленных помещениях, в опасности, с частыми переездами при недостаточных транспортных средствах.

Деятельность военно-судных комиссий подытожил сам П.Н. Врангель 14 сентября 1920 года (в приказе № 3631), отмечая, в частности, следующее: «Пять месяцев существования комиссий дают основание сейчас судить о результатах их деятельности. Во многих случаях, даже перегружены делами, комиссии рассмотрели значительное количество дел и защитили нарушенные права частных лиц, наказали виновных. Все население территорий, занятых Российской армией, с похвалой и доверием относится к деятельности комиссий, а жители прифронтовой зоны, где еще не налажен аппарат гражданской власти, видят в комиссиях единственную защиту и обращаются к ним со всеми своими жалобами и претензиями»[97].

Военно-судные комиссии вошли в систему судов военной юстиции, которая в целом повторяла систему, существовавшую до 1917 года. Возглавлял систему военных судов начальник военного и морского судного отдела Военного управления, он же генерал-прокурор. Эта должность соответствовала должности генерал-прокурора Правительствующего сената и начальника Управления юстиции в «гражданской юстиции». Генерал-прокурором (начальникам военного и морского судного отдела) был назначен генерал-лейтенант Иван Александрович Ронжин (1867–1927). Окончив Военно-юридическую академию, он к революционному 1917 году являлся членом Главного военно-морского суда. Во время Гражданской войны служил в Вооруженных Силах Юга России под начальством А.И. Деникина, являясь начальником судного отделения общей части Военного и Морского отдела.

Роль «военного сената» выполнял Главный военный и военно-морской суд. На должность председателя этого суда П. Врангель назначил генерала-лейтенанта Александра Федоровича Селецкого (1856–1931). Прежнего председателя, Н.Ф. Дорошевского, новый правитель Крыма уволил «за целый ряд непозволительных художеств». А.Ф. Селецкий окончил Николаевскую академию Генерального штаба и Военно-юридическую академию. В дореволюционный период служил военным следователем и военным судьей Варшавского военно-окружного суда. После Октябрьского переворота служил в Донской армии прокурором (1918 – нач. 1919), затем председателем Донского военного суда. С апреля 1919 года являлся военным судьей Северо-Кавказского военно-окружного суда. А.Ф. Селецкий являлся старым товарищем Главного военного прокурора врангелевской армии генерала И.А. Ронжина.

31 мая 1920 года (приказом № 3268) Врангель при управлении каждого армейского корпуса создал должности «начальников военно-судной части». Им поручался надзор за деятельностью военных судов и непосредственное производство расследований по распоряжению командира корпуса и Главного военного прокурора[98].

Создание должностей начальников военно-судной части обуславливалось также необходимостью оказания поддержки военно-судным комиссиям[99]. В вопросах юридического характера начальники военно-судной части подчинялись только главному военному прокурору (начальнику военного и морского судного отдела). У каждого начальника военно-судной части имелся помощник, назначаемый непосредственно главным военным прокурором.

В русской армии продолжали действовать и полковые суды, созданные еще в августе 1918 года