Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы Страница 59

212. ПОПЫТКА САМОКРИТИКИ

Наверно, я не Гамлет, — ноМой опыт жизненный был горек,И скалился мне бедный Йорик:«Ты тоже сдохнешь, пей вино!»

Наверно, я не Дон-КихотИ ветряных не встретил мельниц,—Но сам, как ветреный умелец,Их строил и пускал их в ход.

Меж прочих действующих лиц,Наверно, был я ХлестаковымИ слушателям бестолковымДал топливо для небылиц.

И, развлекая и дразняОсиный рой всесветной черни,Сам исчезал в толпе вечерней,Во всем похожей на меня.

213. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

            Товарищ, я прожил            Три четверти века.            Я всё подытожил —Поставлена крайняя веха.

            Тут нечем хвалиться!            У слабых, у сильных            Издерганы лицаВ колдобинах изжелта-синих.

            Но как там ни поздно,            Как труд ни громоздок —            Тайком, неопознан,Беснуется в старце подросток,

            Пусть вирус ничтожен,            Да вот лихорадит!            Ты спросишь, на что ж онСиленки последние тратит,

            Зачем на эстраде            Горланит он дико,            Вопит: «Христа ради,Вернись, оглянись, Эвридика!..»

            Отвечу: безумье            Смешно на поверку.            Потухший ВезувийРешил подражать фейерверку.

            Отвечу — не знаю            Иного ответа.            Я только сквозная,Чужая, ничья эстафета.

            Что было когда-то,            Сосчитаны годы.            Зарублена датаНа камне могильной невзгоды.

            Беззубая Парка            Сучит свои нити.            Но солнце так яркоГорит, как горело в зените.

            Под той бирюзою,            Под черной грозою            Я жду мою Зою,Бессмертную, вечную Зою.

            А завтра забрезжит            Жестокое утро            И врежется скрежетБезглазой, безносой, премудрой…

            Ни злой укоризны,            Ни ропота злого!            Для собственной тризныНедаром пишу это слово:

            «Я жил в мирозданье.            Я знал первозданность.            В посмертном изданьеЖивым, а не мертвым останусь».

НОЧНОЙ СМОТР

В двенадцать часов по ночамИз гроба встает барабанщик.И ходит он взад и вперед,И бьет он проворно тревогу.

В двенадцать часов по ночамВыходит трубач из могилы…

Ночной смотр

Слыхали вы, как бьет полночь, мистер Пустозвон?

214. ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ ВОСЬМОГО ФЕВРАЛЯ

День рожденья — не горе, не счастье,Не зима на дворе, не весна,Но твое неземное участьеК несчастливцу, лишенному сна.

Зов без отзыва, призрак без тела,Различимая только с трудом,Захотела ты и прилетелаСветлым ангелом в сумрачный дом.

Не сказала и слова, но молчаПодняла свой старинный стакан,И в зеленой бутылочной толщеПомерещился мне океан.

Померещились юные годы,Наши странствия, наши пути,И одно ощущенье свободы,И одно только слово: прости!

215. Я РАССКАЗАЛ

Я рассказал про юность чужую.А про свою — что расскажу я?Так была моя коротка,Так нелегка, так далека,                   Да не забыта                   В сумерках быта,            В смертной беде старика.

Там, за столицей нашей, на взгорье,Спит моя радость, спит мое гореВ тесной ограде небытия.Ждет не дождется юность моя.                   С декабрьской ночи                   Ждут ее очи,            Чтоб возвратился я.

Необгонимое время губитНаши сердца и канаты рубитМежду Вчера и Завтра людей.Зной всё жесточе, стужа лютей.                   С кручи отвесной                   Мне неизвестно,            Кто я — среди людей.

216. ДВОЙНИК

Я жил любимым делом. Груды книг,На пыльных полках сваленные тесно,В молчанье ждали, чтобы я приникК их горькой влаге. С высоты отвеснойЗа мной следил таинственный двойник.

Я жил в столице. Город древних башен,Пересеченный вдоль и поперек,Казалось, был не древен и не страшен.Он молодых от старости берег,Разбужен вьюгой, кумачом украшен.

Я жил среди актеров. С давних порБыл разожжен очаг наш хлебосольный.Там за полночь переваливший спор,Бывало, превращался в хор застольный,В цыганский табор иль военный сбор.

Кем был я? Как обуглился отрезокТой жизни, отпылавшей навсегда?Вагон ползет под дряблый лязг железок.Заиндевели в стуже провода.Двойник, зачем ты в разговоре резок?

Так растянулся этот мертвый час.Так движется в пространстве через силуНочной вагон, вне времени тащась.Так буднично, голо и некрасивоВторая мировая началась.

…В плачевных позах бреда иль увечьяЛюдские семьи крепко спят, храпя.В них что-то вечно вьючное, овечье.На них обрывки ветхого тряпья.Так не слабей, дыханье человечье!

В худых мешках несут пайковый хлеб.Чай кипятят на проволоке хрупкой.А ранним утром входит в этот склепДвойник мой. Он дымит заморской трубкой.Наш разговор отрывист и нелеп.

Как будто бы араб и англичанинНа ломаном санскрите говорят.Один насторожен, другой отчаян,Но что за притча — тридцать лет подрядДовольствуются чудаки молчаньем.

А Зоя не присутствует нигде.Она угасла… Нет, она в движенье.И вот — как сало на сковороде,Визжит голодное воображенье.…Двойник не знает о моей беде.

217. ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ МИЛЛИОНОВ

Статистики в такой-то час и деньУстановили, сколько нас. И только.Вставай, девятизначной цифры долька,Раздуй огонь, комбинезон надень!

Вставай, шахтер, конструктор, космонавт,Учительница, музыкант, геолог!Наш путь ухабист, труден был и долог,Но озарен прожекторами правд.

Мы гибли, но не сгинули. Гляди —На всей планете шаг наш отпечатан.Отцы и деды наши не молчат там,Сыны и внуки ждут нас впереди.

Нас двести пятьдесят мильонов — подТем самым молоткастым и серпастым.Нам любо, мускулистым и вихрастым,Со лба стирать соленый, едкий пот.

Нас ТЬМЫ, И ТЬМЫ, И ТЬМЫ с тех самых пор,Как стали мы не тьмою темь, а светомИ вышли с лозунгом ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМНа правый бой, на первый старт, на сбор.

Мы — эстафета дальнего гонца.Мы — поколенье сильных и умелых.Мы — перевыполненье планов смелых.Нам нет числа, нет краю, нет конца.

Жизнь вырастает, движется, течет,Вся в брызгах света, в жженье и броженье.Лети же вслед за ней, воображенье!Не кончен путь. Не подытожен счет.

218. ЖЕСТОКАЯ ПРАВДА