Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы Страница 5

49

Заката распустились макиИ облетели в тот же час.И в голубом хрустальном мракеХмелеют диски чьих-то глаз.

И кто-то близкий необъятныйТихонько к сердцу подошел,И гранит в безднах бриллианты,И грез натягивает шелк.

Забуду час теперь который,Забуду я который век.Уйду я в синие просторыПо лунной матовой траве.

Забуду миф о солнце милом,Я ванну лунную приму.Влюбился в мертвое светило,Что шлейфом по столетьям – тьму.

И сил у мира не хватает,Чтоб лунный вытравить загар.И кожа сердца золотаяЗвенит, звенит от стрел врага.

50

Обиды грустными крыламиОбвеяна издревле Русь.Недаром в мировое пламяЕе бушующая грусть.

Здесь ветры пляшут неустанноПод звон сосновый, звон гитар.Вон там березки ЛевитанаВ девичьем поле ждут татар.

И платина, металл крепчайший,В спине меж двух материковЗалег многопудовой чашейИ тянет многих ходоков.

А солнце – молот, реки плющит…На мостовых у нас трава.Волшебны наши сны, – а пущеШироко-низкая Москва.

51

Какое странное занятьеСтихи пописывать, друзья.Небось, и сами верно знаете,Какая скользкая стезя.

Почитывать нас мало стали,Не покупают нас хоть бей.Кому нужны немые далиИ громыхание зыбей?

Куда нужней, куда полезнейРоманы, пудра, башмаки…Зачем вздыхать о синей бездне,Быть вечным рыцарем тоски?

И вот, по мнению ученых, –Столбцы элегий и балладМикробами болезней сонных,Как выси звездами, кишат.

От их безбрежного потопаПогибнет снежная Европа,Как наш недавний верный друг,Профессор славный Эренбург.

52

В кустах кирпичных, где поглуше,По переулкам, где тоска,Ночные хоботы церквушекКрестами лижут облака.

Колоколов зеленых ушиВисят, как дряхлые листы.А небосвод, давно уснувший,Спросонок скалит на кресты.

И золотых миров плевками –В седые хоботы церквей.И веры старой серый каменьЕще бледней, еще мертвей.

И меж седыми облаками,Как переспелый плод, луна.И льнет к очам, к оконцам камер,Крылом неведомого сна.

53

Мы золотым подобны стаямПериодических комет,В ночах веков перелетаем,Как моль, с предмета на предмет.

Плетем метельные мы сетиНеунимающихся зим.Вечерним снегом тихо светимИ тихой гибелью грозим.

Солнца далекие, как гнездаВ листве вселенной голубой…О, свет, не я ли слово создал,Не я ль смеюся над тобой?

И я лечу, чтобы звучалоО струны волн мое крыло.Ведь твой конец – мое начало,Ведь холод твой – мое тепло.

И чрез иную, как чрез эту,Я все миную рубежи.Творцу древнейшему, поэтуВселенная принадлежит.

54

Не извивайся, не упорствуй,Не проливай сладчайший яд, –Пособьями по свиноводствуВитрины времени пестрят.

Народ стихов не терпит боле,Не разоряется на них,И говорят, что даже болен,Кто в ночь вырезывает стих.

Уж мир заранее хоронитЕго насмешкой роковой.Да, он – неизлечимый хроник,Он вечен, как мятели вой.

Кто знает, – не его ль зачатье –Его конец в лесу глухом,Когда крестом вы отмечаетеЕго могильный свежий холм.

О, тихий друг, благодари же,Что на свободе ты пока,Что не больничный сторож рыжий,А лишь закат – на три замка.

55

Ни одного еще алмазаНад вечереющей Москвой,А здания закат измазал,И золото на мостовой.

И в золотой пыли Тверская,В недвижно золотом дыму…Хотел бы знать, кому сверкает,Смеется счастие кому.

У длинных черепов трамваевУже глаза воспалены.И рельс протяжней завываетОт колеса и от луны.

И тот, кто счастлив, руки пучит,Чтоб искру лишнюю украсть.И телом женщины скрипучимПродажная смеется страсть.

56

Бичами вечер в очи хлещет,Кнутами золотыми бьет,И в плечи – звезд впилися клещи,И жаром прет закатный рот.

И голубой зарницы веерТрепещет на груди земной.Конец, описанный Матвеем,Крылами реет надо мной.

Тебя я вижу, – ты насыпалКурган сырой лазури сам.Уж гром далекий басом сиплымНад нами панихиду там.

Но я от света не ослепну,Я лягу на снопы лучей,И своего я света лепту –Тебе, вселенной казначей.

За то, что нет на свете мрака,Лишь радуг мрачных свет кругом.И не чертей, а леших дракаВ лесу Эреба голубом.

57

Как мастер, будь молчаньем горд.Твою заря клеит афишу.И пусть ее не видит город, –Ее петух и рощи слышат.

И для тебя как мука пусть –Купаться в блещущей витрине.Лишь непроявленная грустьВ аду зрачков, как пламень синий.

И там в очах, в ночищах камерНеизреченных мыслей зуд,И вьются звезды светляками,По мозговым волнам ползут.

А ты крепися, молодаяИ нестареющая мощь,И, никого не осуждая,Не преклоняйся, мастер, вождь.

58

Они у жизни ищут смысл.Ни к блеске дня найти не могутИ ни в таблице звездных числ.Не видят вечную дорогу.

Пропала истины игла.Не поднял ни один философ.Лишь перья скрюченных вопросовНад безднами качает мгла.

Но надо жить лишь миг хотя бы,Чтоб очи сонные продрать,Чтоб видеть, как по сонной хлябиЛучей бесчисленная рать.

И надо жить, чтоб смысл иметь,Чтоб ночь вопросами качала.Сначала жизнь, а после смерть,А после смерти вновь сначала.

59

Сказала молодость: всего хорошего.И крепко дверь закрыла за собой.Заря, ночей и дней златое крошево,Лежала на тарелке голубой.

Уж черви звезд давилися и лопали,Уж лезвие луны златила ржа.А я и друг мой, ветер, шли мы по полю,И друг меня за шиворот держал.

Скажи мне, кем твой глас рожден, кем вынянчен,Кто сердце как язык в грудную медь,Скажи зачем, куда и где, а иначе –Строка на шею и дышать не сметь.

И я сказал ему и душу вывернулИ золото покоя подарил.С тех пор я строфы шумные, как ивы, гну.И ставни глаз бушуют до зари.

60

Никогда он не будет покоенИ приюта нигде не вспоет.Потому, что безумен, как Каин,И безумием проклят поэт.

Не один только набожный АвельВзмахом глаз его гневных убитДля того, чтобы лужица кровиОтразила созвездий набат.

Не баюкает буря, а гонитНа восток, на закат, на огонь…Спать-жиреть, ничего нет поганей.Вечно бодрствовать, вечно хоть сгинь.

И с копьем вдохновенья, как воин,И с печатью тоски на челе,Он лучей золоченые сваиУ далеких миров подпилил.

И скандал золотой во вселенной,Звезды падают, как шелуха.И хохочет безумием пьяныйВечно проклятый мастер стиха.

61