Иосиф Бродский - Собрание сочинений Страница 43

Сонет

Ты, Муза, недоверчива к любви,хотя сама и связана союзомсо Временем (попробуй разорви!).А Время, недоверчивое к Музам,щедрей последних, на беду мою(тут щедрость не уступит аппетитам).И если я любимую пою,то не твоим я пользуюсь кредитом.

Не путай одинаковые днии рифмы. Потерпи, повремени!А Время уж не спутает границ!Но, может быть, хоть рифмы воскрешая,вернет меня любимой, арку птицнад ней то возводя, то разрушая.

* * *

Заснешь с прикушенной губойсредь мелких жуликов и пьяниц.Заплачет горько над тобойОвидий, первый тунеядец.

Ему все снился виноградвдали Италии родимой.А ты что видишь? Ленинградв зиме его неотразимой.

Когда по набережной снегметет, врываясь на Литейный,спиною к ветру человеквстает у лавки бакалейной.

Тогда приходит новый стих,ему нет равного по силе.И нет защитников таких,чтоб эту точность защитили.

Такая жгучая тоска,что ей положена по правувагона жесткая доска,опережающая славу.

Колыбельная

Зимний вечер лампу жжет,день от ночи стережет.Белый лист и желтый светотмывают мозг от бед.

Опуская пальцы рук,словно в таз, в бесшумный круг,отбеляя пальцы впрокдля десятка темных строк.

Лампа даст мне закурить,буду щеки лампой бритьи стирать рубашку в нейеженощно сотню дней.

Зимний вечер лампу жжет,вены рук моих стрижет.Зимний вечер лампу жжет.На конюшне лошадь ржет.

Новые стансы к Августе

М. Б.

Во вторник начался сентябрь.Дождь лил всю ночь.Все птицы улетели прочь.Лишь я так одинок и храбр,что даже не смотрел им вслед.Пустынный небосвод разрушен, [41]дождь стягивает просвет.Мне юг не нужен.

Тут, захороненный живьем,я в сумерках брожу жнивьем.Сапог мой разрывает поле,бушует надо мной четверг,но срезанные стебли лезут вверх,почти не ощущая боли.И прутья верб,вонзая розоватый мысв болото, где снята охрана,бормочут, опрокидывая внизгнездо жулана.

Стучи и хлюпай, пузырись, шурши.Я шаг свой не убыстрю.Известную тебе лишь искругаси, туши.Замерзшую ладонь прижав к бедру,бреду я от бугра к бугру,без памяти, с одним каким-то звуком,подошвой по камням стучу.Склоняясь к темному ручью,гляжу с испугом.

Что ж, пусть легла бессмысленности теньв моих глазах, и пусть впиталась сыростьмне в бороду, и кепка – набекрень -венчая этот сумрак, отразиласькак та черта, которую душене перейти -я не стремлюсь ужеза козырек, за пуговку, за ворот,за свой сапог, за свой рукав.Лишь сердце вдруг забьется, отыскав,что где-то я пропорот: холодтрясет его, мне в грудь попав.

Бормочет предо мной вода,и тянется мороз в прореху рта.Иначе и не вымолвить: чем можетбыть не лицо, а место, где обрывпроизошел?И смех мой криви сумрачную гать тревожит.И крошит темноту дождя порыв.И образ мой второй, как человек,бежит от красноватых век,подскакивает на волнепод соснами, потом под ивняками,мешается с другими двойниками,как никогда не затеряться мне.

Стучи и хлюпай, жуй подгнивший мост.Пусть хляби, окружив погост,высасывают краску крестовины.Но даже этак кончиком травыболоту не прибавить синевы...Топчи овины,бушуй среди густой еще листвы,вторгайся по корням в глубины!И там, в земле, как здесь, в моей грудивсех призраков и мертвецов буди,и пусть они бегут, срезая угол,по жниву к опустевшим деревнями машут налетевшим дням,как шляпы пугал!

Здесь на холмах, среди пустых небес,среди дорог, ведущих только в лес,жизнь отступает от самой себяи смотрит с изумлением на формы,шумящие вокруг. И корнивцепляются в сапог, сопя,и гаснут все огни в селе.И вот бреду я по ничьей землеи у Небытия прошу аренду,и ветер рвет из рук моих тепло,и плещет надо мной водой дупло,и скручивает грязь тропинки ленту.

Да, здесь как будто вправду нет меня,я где-то в стороне, за бортом.Топорщится и лезет вверх стерня,как волосы на теле мертвом,и над гнездом, в траве простертом,вскипает муравьев возня.Природа расправляется с былым,как водится. Но лик ее при этом -пусть залитый закатным светом -невольно делается злым.И всею пятернею чувств – пятью -отталкиваюсь я от леса:нет, Господи! в глазах завеса,и я не превращусь в судью.А если на беду своюя все-таки с собой не слажу,ты, Боже, отруби ладонь мою,как финн за кражу.

Друг Полидевк, тут все слилось в пятно.Из уст моих не вырвется стенанье.Вот я стою в распахнутом пальто,и мир течет в глаза сквозь решето,сквозь решето непониманья.Я глуховат. Я, Боже, слеповат.Не слышу слов, и ровно в двадцать ваттгорит луна. Пусть так. По небесамя курс не проложу меж звезд и капель.Пусть эхо тут разносит по лесамне песнь, а кашель.

Сентябрь. Ночь. Все общество – свеча.Но тень еще глядит из-за плечав мои листы и роется в корняхоборванных. И призрак твой в сеняхшуршит и булькает водоюи улыбается звездоюв распахнутых рывком дверях.

Темнеет надо мною свет.Вода затягивает след.

Да, сердце рвется все сильней к тебе,и оттого оно – все дальше.И в голосе моем все больше фальши.Но ты ее сочти за долг судьбе,за долг судьбе, не требующей кровии ранящей иглой тупой.А если ты улыбку ждешь – постой!Я улыбнусь. Улыбка над собоймогильной долговечней кровлии легче дыма над печной трубой.

Эвтерпа, ты? Куда зашел я, а?И что здесь подо мной: вода? трава?отросток лиры вересковой,изогнутый такой подковой,что счастье чудится,такой, что, может быть,как перейти на иноходь с галопатак быстро и дыхания не сбить,не ведаешь ни ты, ни Каллиопа.

Песня

Пришел сон из семи сел.Пришла лень из семи деревень.Собирались лечь, да простыла печь.Окна смотрят на север.Сторожит у ручья скирда ничья,и большак развезло, хоть бери весло.Уронил подсолнух башку на стебель.

То ли дождь идет, то ли дева ждет.Запрягай коней да поедем к ней.Невеликий труд бросить камень в пруд.Подопьем, на шелку постелим.Отчего молчишь и как сыч глядишь?Иль зубчат забор, как еловый бор,за которым стоит терем?

Запрягай коня да вези меня.Там не терем стоит, а сосновый скит.И цветет вокруг монастырский луг.Ни амбаров, ни изб, ни гумен.Не раздумал пока, запрягай гнедка.Всем хорош монастырь, да с лица – пустырьи отец игумен, как есть, безумен.

* * *

«Работай, работай, работай...»

«Не спи, не спи, работай...»

Смотри: экономя усилья,под взглядом седых мастеров,работает токарь Васильев,работает слесарь Петров.

А в сумрачном доме напротивдиректор счета ворошит,сапожник горит на работе,приемщик копиркой шуршит.

Орудует дворник лопатой,и летчик гудит в высоте,поэт, словно в чем виноватый,слагает стихи о труде.

О, как мы работаем! Словноодна трудовая семья.Работает Марья Петровна,с ней рядом работаю я.Работают в каждом киоске,работают в каждом окне.

Один не работает Бродский,все больше он нравится мне.

Неоконченный отрывок

I

Ну, время песен о любви, ты вновьсклоняешь сердце к тикающей лире,и все слышней в разноголосном клирещебечет силлабическая кровь.Из всех стихослагателей, со мнойстоль грозно обращаешься ты с первыми бьешь календарем своим по нервам,споласкивая легкие слюной.

Ну, время песен о любви, начнемраскачивать венозные деревьяи возгонять дыхание по плевре,как пламя в позвоночнике печном.И сердце пусть из пурпурных глубинна помощь воспаленному рассудку– артерии пожарные враскрутку! -возгонит свой густой гемоглобин.

Я одинок. Я сильно одинок.Как смоква на холмах Генисарета.В ночи не украшает табуретани юбка, ни подвязки, ни чулок.Ища простой женоподобный холм,зрачки мои в анархии бессоннойбушуют, как прожекторы над зоной,от мужеских отталкиваясь форм.

Кто? Бог любви? Иль Вечность? Или Адтебя послал мне, время этих песен?Но все равно твой календарь столь тесен,что стрелки превосходят циферблат,смыкаясь (начинается! не в срок!),как в тесноте, где комкается платье,в немыслимое тесное объятье,чьи локти вылезают за порог.

II