Собрание произведений в 2 томах. Том I (изд. 3-е) - Леонид Львович Аронзон Страница 41

куда-нибудь. Так вытянуты ливни.

Как хороша ты, Господи, как дивна!

Вот дым качает месяц голубой.

Изломан март, и тянется трава,

где улица, как тень твоя, мертва.

* * *

Троллейбусы уходят в темноту,

дрожат дворцы, опущенные в воду,

и прирастают крыльями ко льду

по-птичьему раскинутые своды.

Опять ты здесь, безумец и летун,

опять за ночь ты платишь чистоганом,

и, словно мышь, накрытая стаканом,

ты мечешься на каменном мосту.

Всё — лжелюбовь: мгновенности реки,

твои глаза, закрытые ладонью,

и всплеск твоей опущенной руки.

Нас всё равно когда-нибудь догонят.

Нас приведут и спросят в темноту:

зачем в ту ночь стояли на мосту?

* * *

Ещё зима. Припомнить, так меня

в поэты посвящали не потери:

ночных теней неслышная возня,

от улицы протянутая к двери.

Полно теней. Так бело за окном,

как обморок от самоисступленья,

твои шаги, прибитые к ступеням,

твою печаль отпразднуем вином.

Так душен снег. Уходят облака

одно в другом, за дикие ограды.

О эта ночь сплошного снегопада!

Так оторвись от тихого стекла!

Троллейбусы уходят дребезжа.

Вот комната, а вдруг она — душа?

Литературоведческие сонеты

1

И Мышкин по бульвару семенит,

сечётся дождик, будто не к добру.

Я — отщепенец, выкидыш семьи,

тащусь за ним в какой-то Петербург.

Стекают капли вниз по позвонкам,

я подсмотрю за ним, как я умру.

Скажите, князь, к какому часу зван

ваш милый дар, куда вы поутру?

Ваш милый дар, похожий на шлепок.

О, как каналы трутся вам о бок,

когда один на улочках кривых

вы тащите щемящий узелок,

а после пишете с наклоном головы,

как подобает вам: «Иду на вы!»

2

Зима. Снежинки всё снуют.

Бог с ними, с этой канителью!

Ах, как же, князь, я узнаю…

но, князь, вы ранее в шинели

изволили. Как почерк ваш?

всё тот, что был и не украден,

ваш узелок, ваш саквояж,

комочек боли, Христа ради!?

Но лучше прочь от этих мест,

от этой тени Петербурга!

Куда вы тащите свой крест

один по страшным переулкам,

как от удара, наклонясь?

Куда спешить? Ограбят, князь!

〈1962?〉

231–234. Невтиснутое

Когда, соседствуя с заливом,

ты входишь в бор и видишь осень,

и, вся вытягиваясь ливнем,

таишься выслеженной гостьей,

всё тот же сад гнездится в августе

и расточает вечной данью

паденьем звёзд на листья Павловска

витые жилы мирозданья.

* * *

Детство, и Блок, и изглоданный

сад посреди разговора,

там, где у пристани лодочной

собственной тенью — озёра.

Как уберечься от августа! —

морем ли за редколесьем,

мокрым ли утренним Павловском,

садом сбегающим с лестниц?

* * *

Когда вдруг оголятся гнёзда

в деревьях, скрюченных, как ведьмы,

и, расстояньем сблизив звёзды,

умолкнут длинные деревни,

когда, не зная, как признаться,

весь сад перед тобою рухнет,

на Петербург от полустанций

пахнёт благоуханьем фруктов.

* * *

Дождь падал, отягчённый пылью,

сбивая листья, иглы сосен,

и август мучил изобильем

плодов, утрат — и там, где осень

извечной расточала данью

собранье звёзд над сельской глушью,

ты, на звезду свою гадая,

смущала разум мой и душу.

〈1962?〉

235. Элегия

Рике моей

Здесь нет тепла, в зимующем дому

ты проживёшь со мной ещё недолго,

и этот дождь, пока я не умру,

останется, как с кисточки, на стёкла

рассыпанный. Под черепом шумит

всё тот же дождь, и улицы безлюдны,

так научи на севере прожить

в какой-нибудь квартире неуютной.

Да, ты уйдёшь, но в старых зеркалах

твоё лицо останется, и с ночи

всё тот же дождь, стекая со стекла,

в моём дому, на лестницах непрочных

его размножит в каплях сентября,

и, медленно раскручивая сутки,

как будто бы здесь не было тебя,

всё так же будут улицы безлюдны.

Всё так же под намокшие плащи

мы спрячемся, себя же провожая,

как будто бы нас смогут защитить,

покачиваясь, сонные трамваи,

идущие к домам другим, за дождь,

где тёплый свет шевелится лениво,

где плещется фонарь, и ты идёшь

среди зеркал, вытягиваясь с ливнем.

〈1962 или 1963〉

236

Роскошный снег и дряхлые кусты

смородины, и скрученные листья,

и хлопья слабые стряхнувший выстрел

озвучил бор, и комнаты пусты,

утоптана тропа в полдневный сад,

ведущая вдоль игл оледенелых.

Закрытый пруд. Пощёлкиванье белок.

Слезами увлажнённые глаза.

Увязнувший в снегу, чернеет сруб,

поросший мхом. Подпрыгивает птица.

Мосток, перила, чтоб не оступиться,

сухие стебли заметённых клумб.

Крест-накрест перечёркнутые ставни.

Дом заколочен. Полдень. Ветошь. Пыль.

Потёртый угол мягкого дивана,

пустой балкон с навесом деревянным.

Дырявый снег, как книга для слепых.

С балкона вид: среди подробных сучьев

пространство крыш, за ним два-три холма,

облезлый пёс, неубранный гамак,

крыльцо с резьбой, как знак благополучья,

дощатый столик, доски в штабелях

и целый ворох твёрдого белья.