Чёрный снег: война и дети - Коллектив авторов Страница 33

на шелест тополей ветвистых

у негасимого огня.

Не позабудет «Арсенал»,

кто шёл сюда под вой метели,

в блокадный час при артобстреле

мечи возмездия ковал!

Леонид Хаустов

«Теперь я вижу – книга состоялась!»

(из статьи «Личные уроки мастерства»)

Мой любимый учитель поэт Павел Шубин ещё в довоенные годы в Педагогическом институте имени Герцена увлёк меня литературной педагогикой: ведь и сам литературным педагогом он был, несмотря на свою молодость, отменным!

Так сложилось в моей жизни, что я после возвращения в Ленинград после тяжёлого ранения у Невской Дубровки (а это почти полгода, считая время на лечение в уральском городке Невьянске и отпуска в Кировскую область на поправку!) почти сразу приступил к работе в Ленинградском радиокомитете. На удивление, у меня сохранился даже авторский договор с Радиокомитетом! Так вот, наряду с работой поэтической, публицистической и чисто журналистской я с большой радостью стал приобщаться к работе с начинающими поэтами.

Л. И. Хаустов (1920–1980)

Преимущественно это были старшеклассники. С тех пор миновало почти сорок пять лет\ За эти долгие годы я вёл литературные кружки и литературные студии (кружки более повышенного типа, не для начинающих) и при Дворце пионеров, и в своём родном педвузе, и на филфаке университета, и в клубе «Красный Октябрь» на Петроградской Стороне… Всюду были свои плюсы и минусы, всюду имелась своя специфика. И всё же сейчас, подводя некоторые итоги, я с особым отрадным чувством вспоминаю студию при производственном объединении «Арсенал», где создалась какая-то особо доверительная, дружеская и, несомненно, творческая атмосфера. Пожалуй, впервые я был полностью освобождён от организационных хлопот, которые прежде отнимали немало сил и времени, драгоценного времени на чисто литературные дела, здесь же все хлопоты взял на себя инженер-конструктор Анатолий Фёдорович Храмутичев, избранный старостой. Храмутичев вместе с журналистом заводской газеты Вячеславом Ефимовым (как прозаик он подписывался Всеволодовым) предоставили мне возможность погрузиться в мир методики литературной учёбы, тщательно спланировать каждое занятие, выстроить для этих занятий целую и довольно стройную учебную систему, чего мне в других кружках и студиях сделать не удавалось.

Всегда в кружках и студиях у меня бывали явные лидеры, фактически – кандидаты в профессиональные литераторы.

Во Дворце пионеров ими оказались поэт Юрий Воронов, кинокритик и драматург Георгий Капралов, критик и публицист Алексей Гребенщиков, поэт Олег Шестинский. Немало, прямо скажем, для блокадной и послеблокадной поры! На «Арсенале» в лидеры как прозаик сразу вышел Вячеслав Всеволодов, а Анатолий Храмутичев — как поэт. С Анатолием Фёдоровичем меня впоследствии связала большая личная дружба, что вовсе не мешало мне как учителю и редактору быть строгим и требовательным к нему как к ученику.

В Храмутичеве меня удивляли и радовали многие качества: душевная щедрость и широта, увлечённость, неутомимость в познании, в том числе – и секретов поэтического мастерства. Поражала и скорость, которую он набирал не только с каждым годом, но и с каждым занятием. Ещё что отличало Храмутичева, так это редчайшая способность, продолжая поиск, эксперимент, не уходить в дебри и не путаться в дебрях формальных бессодержательных поисков, что для начинающих авторов, даже способных, явление распространённое.

Анатолий Фёдорович прекрасно осознавал, что ни военно-морское училище, ни технический вуз не дали ему даже минимума филологического кругозора, и он со всей страстью, со всем азартом буквально набрасывался на книги, и они его незримо вели от стихотворения к стихотворению, от удачи к удаче.

И вот постепенно стала складываться первая книга стихов Храмутичева. Я ему посоветовал назвать её неожиданно и, так сказать, по-храмутичевски – «Час добрый».

…Перелистываю страницу за страницей после правки, отделки, отшлифовки и с радостью делаю заключение: книга состоялась! В поэзию пришёл поэт.

1979–1980 гг.

Н. Н. Сотников

«Среди рабочих я поэт, среди поэтов я рабочий»

Родился Анатолий Григорьевич Белов на берегу озера Селигер, которое расположено в Новгородской и Калининской (Тверской) областях. Считал себя коренным новгородцем и очень любил родную землю, которой посвятил свои лучшие стихи. Чисто военных стихотворений у Белова мало, но они ярко выделяются на общем фоне сельской пейзажной лирики России.

Крестьянская тема не стала для него главной ни в творчестве, ни в судьбе. А рабочая тема отнюдь не романтична: он долгие годы работал на фабрике спортивной обуви, но ждать от его стихотворений производственно-репортажных начал не приходится. Зато в обыденных, даже бытовых темах он порой поднимался к несомненным творческим высотам.

Познакомились мы с Беловым на одной из творческих встреч в новорождённом Клубе молодых литераторов. Как это ни странно, но более свободное время нам представилось в Москве на VI Всесоюзном совещании молодых литераторов. Перерывы в семинарах были значительные, и мы могли поговорить неспешно и более обстоятельно.

Сотрудничали затем дружно и плодотворно. В результате увидела свет книжка «Попутное счастье». Дарственный экземпляр выглядел необычно, но искренне: «Н. Сотникову – заботливому редактору от строптивого автора с большой благодарностью. А. Белов. 20 февраля 1984 г.» Храню ее в своей библиотеке бережно и любовно.

Ко всему прочему мы ведь ещё почти ровесники!

Анатолий Григорьевич Белов (1940–2014)

Мальчишка

Не ведая передышки,

вставало добро на зло

в бою за того мальчишку,

которому повезло,

который по вражьей сметке

давно уже не живой —

в пятнашки играл со смертью

в деревне прифронтовой.

Там, в погребе запылённом

привыкшая дни дневать,

в простреленную пеленку

его пеленала мать.

И не было цели выше,

чем та, что звала и впредь

бездомного – взять и выжить,

голодного – не умереть.

Огня ветровая грива

металась туда-сюда…

Но тихо среди разрывов

светила его звезда.

Егор Заречный

Текла река от дальнего пригорка.

В реке ловились щуки на живца.

А у реки в избушке жил Егорка,

белоголовый внучек кузнеца.

Он на реке с восхода до заката

рыбачил, не пугаясь глубины.

И часто деревенские ребята

ему с другой кричали стороны:

– Егор Заречный,

сверчок запечный!

А годы шли, река текла. И скоро,

когда цвели ромашки на лугу,

приметили