В обители грёз. Японская классическая поэзия XVII – начала XIX века - Антология Страница 33

Пожил здесь – и опять

одиночество гложет ночами.

Неужели же нет

в этом мире гор, чтоб навеки

захотелось там поселиться?..

«До вчерашнего дня…»

До вчерашнего дня

под скорлупкой яичной сидела

вся цыплячья орда —

а сегодня пищат, толкутся,

корм клюют у меня с ладони!..

«Месяц больно хорош…»

В лунную ночь не могу раздобыть вина

Месяц больно хорош!

Спросил, не найдется ли выпить, —

а служанки в корчме

все хихикают без причины

и ни слова не отвечают…

«Дряхлой плоти моей…»

Дряхлой плоти моей,

я знаю, теперь уж недолго

землю обременять —

в дальний путь без конца и начала

скоро, скоро тронется странник…

««Пора уж вставать»…»

«Пора уж вставать», —

размышляю утром в постели,

да невмоготу!

Отодвину прочь изголовье —

и опять на ладонь прилягу…

«Одинокий олень…»

Одинокий олень

уходит все дальше и дальше.

Вот мелькнул меж стволов —

и, насколько хватает взора,

никого на горной тропинке…

«Не пойму я, зачем…»

Не пойму я, зачем

любоваться луною с друзьями?

Ведь луна-то одна

путешествует по небосводу —

вот один и любуйся ею!

«Не успел залатать…»

Не успел залатать —

и снова, глядишь, прохудился

мой истлевший наряд…

За такими-то вот делами

пролетели весна и осень.

«Право, нет у меня…»

Право, нет у меня

ничего своего в этом мире,

кроме этих вот гор

и морей, что собственноручно

на картинах изображаю…

«В тусклом свете луны…»

В тусклом свете луны

дверцу хижины приотворяю —

посмотрю-ка еще,

как под сенью осенней ночи

мелкий дождь без устали сеет…

«Когда за вином…»

Когда за вином

со старым знакомцем сойдешься

и пьешь без конца —

неизвестно, в чем больше хмеля:

то ли в чарках, то ли в беседе…

«Опавших цветов…»

Опавших цветов

давно уже нет и в помине,

но чудится мне —

до сих пор пропитана спальня

ароматом цветущей сливы…

«Соловьиная трель…»

Соловьиная трель

прозвучала под сводами леса, —

все дела позабыв

и дороги не разбирая,

наугад бреду по тропинке…

Канси XVII – начала XIX века

Исикава Дзёдзан

Раздумья

Ради жизни безгрешной я прах городов отринул.

Сколько лет, как хвала и хула меня не тревожат.

Тридцать весен ночами сидел я без сна с лампадой,

Вняв соблазну раздумий – не алых одежд придворных.

Гэнсэй

Мой новый дом

О новом доме моем пока не знает никто.

Один я забрел сюда, блуждая весной в горах.

Посуду хотел помыть – вода в ключе горяча.

Стал сутры читать, гляжу – а вечер еще далек.

Лишь дымка да облака приходят в гости ко мне.

Колышутся у дверей побеги душистых трав.

С сосною рядом бамбук нашел приют среди скал.

По склонам, в тени лесов медлительно тает снег.

Араи Хакусэки

«В полдень морозный по склону холма спускаюсь…»

На посещение могилы учителя Дзюнъана в зимний день

В полдень морозный по склону холма спускаюсь.

Болью в душе звучат надгробные строки.

Вижу, учитель, теперь над вашей могилой

Лишь облака белоснежной чредой проходят.

Гион Нанкай

РЫБАК[72]

В простой одежде, в соломенной шляпе,

          с удочкою в руке —

Рыбак не носит шапки придворной,

          не нужно ему карет.

Всю жизнь он проводит в утлой лодчонке,

          плывет по волнам

сквозь мглу.

Его не страшат ни холодный ветер,

          ни зимний снежный буран.

В товарищах числит снежную цаплю

          да чаек береговых.

Меж водорослей белесых и бурых

          к стремнине плывет ладья.

Немало опасностей поджидает

          на глади озер и рек,

Но в странствии по излукам мира

          заведомо больше их.

«В просторах ночных под ветром…»

В просторах ночных под ветром

          прибрежный тростник вздыхает.

В сиянье луны осенней

          кружит над землею фея.

Певучие струны лютни

          манят гусей перелетных.

Мерцает призрачно иней

          в холодном морском тумане.

Минагава Киэн

Прощание

В Эдо окончился ливень. У переправы южной

Мы конец привязали и поднялись в корчму.

Там, захмелев, позабыл я в Осака путь обратный,

И ты указал со смехом на Млечный Путь в небесах…

«Чарка в руке, любуюсь…»

Любуюсь отдаленным дождем с веранды, выходящей на