Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы Страница 32

93. ЗАСТОЛЬНАЯ

Друзья! Мы живем на зеленой земле.Пируем в ночах. Истлеваем в золе.Неситесь, планеты, неситесь,Неситесь!Ничем не насытясь,Мы сгинем во мгле.

Но будем легки на подъем и честны,Увидим, как дети, тревожные сны, —Чтоб снова далече,Целуя, калеча,Знобила нам плечиПогода весны.

Скрежещет железо. И хлещет вода.Блещет звезда. И гудят провода.И снова нам кажетсяМир великаном,И снова легка намЛюбая беда.

Да здравствует время! Да здравствует путь!Рискуй. Не робей. Нерасчетливым будь.А если умрешь,Берегись, не воскресни!А песня?А песню споет кто-нибудь!

94. РОЖДЕНИЕ ПЕСНИ

— Садись в ночной трамвай, спеши к вокзалу,В грохочущую расставаньем залу,В лязг буферов и сцепок. Там МоскваКончается. Там дышит ночь пространством,Тревожным и ненасытимо страстным,Дождем и ветром дышит. Там словаПрощальные едва догонят поезд.Нам их в пути подскажет кто-нибудь.Садись, о багаже не беспокоясь.Пока ты жив, пока ты молод — в путь!

Не опоздай! Так много в жизни дела.Я стольких городов не доглядела,Я до республик стольких не дошла,Важнейших книг не дочитала за день,Нужнейших слов не досказала. ЖаденПрошедший час, — всем будущим хвала!И вот страна встает в могучем дыме:Цистерны с нефтью, провода, мосты.Там были мы и будем молодыми,Мы оба, — понимаешь? — я и ты.

Всё доскажу. Меня не переспоришь!Ворвутся в окна крики людных сборищ,Неотразимых лозунгов слова,Рев рупоров и самолетов клекот,И трубных маршей гул, и так далеко,Так отовсюду слышная Москва.Багряными знаменами сверкая,Пройду я рядом в праздничной гульбе.Иди за мной!                 — Так кто же ты такая?— Я буду песней. Я пришла к тебе.

Вот я стучу в окно твое крылами.Возьми меня, летучую, как пламя,Всю сразу, с сердцевинкой голубой.Сложи меня из лучших слов на свете.— Как мне тебя услышать?                                — Слушай ветер!— Как быть тебя достойным?                                   — Будь собой!Вставай же и на голос протруби мой,Чтобы звучал он как сигнал в бою!— Как мне назвать тебя?                           — Своей любимой.— Как сохранить?                   — Как молодость свою.

95. РОЖДЕНИЕ СТИХА

Михаилу Матусовскому

Желто-зеленый пир полуденного ската,Литавры горных гроз, тяжелый шар заката,Катящийся в туман, бессонная тоскаСеребряных валов, их взрывы и шипенье,Их тщетная гоньба и умиранье в пенеНа жгучей отмели пологого песка.

Блестящий, жесткий лавр, платан широколистый,Орешник, ропщущий на крутизне скалистой.Весь мир, весь яркий мир — с прибоем, крутизной,Цветеньем, грозами — войди в меня, наполниМою глухую речь внезапным блеском молний,Фосфоресценцией горячей и сквозной.

Жить, беспредельно жить! Трудясь, мечтая, мучась,Дыханьем заплатить за творческую участь,Смотреть без ужаса в глаза ночных стихий,Раз в жизни полюбить, насмерть возненавидеть,Пройти весь мир насквозь —                                      и видеть, видеть, видеть…Вот так, и только так рождаются стихи.

96. ВЕСНА НА АВТОЗАВОДЕ

Ты здесь начнешь. Ты здесь родишься снова,Упорный, чистый, знающий себя,И в поисках единственного словаНе будешь спать, полночи загубя.

И в хлопьях снега, в этих грубых, мокрых,Весенних ветрах, что слезят глаза,В ночных гудках, на весь приволжский округНавеки проголосовавших «за» —

Во всем, что в память врезалось и встанетКогда-нибудь тревожно и свежо,Во всем, во всем, чему еще конца нет, —Всё та же встреча с юностью чужой.

Она придет, веселая, простая.И, сколько бы ни написал ты книг,Ты скажешь, вровень с нею вырастая,Что не учитель ей, а ученик.

Возьми ее, чтоб сделать вещь из глины,Чтоб спеть ее — единственную ту, —В тончайшем совершенстве дисциплиныНабравшую в полете высоту.

Есть в жизни человеческой минута,Когда и жизнь как бы не начата:Всё — музыка. Всё — молодая смута,Всё — прошлому не друг и не чета.

Есть, наконец, такой предел, по счастью,Когда твоя неправильная жизньСтановится рабочей, нужной частью.Держись за часть. За молодость держись!

По асфальтовым черным шоссе,По колдобинам грязи весеннейУзнаю тебя в ранней красе,Недотрога моя и спасенье!

Узнаю тебя в мглистых полях,В этом воздухе, свежем и тонком,В сбитых на сторону колеях,Что на милость сдались пятитонкам.

Это там, где поют поезда,Где вздыхает Ока ледяная,Это ты, слюдяная звезда,Может быть, и Венера, — не знаю.

Вот уже и апрель. Это ты,Беспокойная, чистая просинь,Рождена для любой высоты,Для неведомых будущих весен.

Тонкий в далях разносится стонОт руки твоей, ладной и смуглой.Сколько вольт у тебя, сколько тоннМолибденовой стали и угля…

Сколько музыки в статной твоейЛебединой заволжской породе…О, цвети, расцветай, лиловей,Выйди в круг плясовой при народе!

И как грянет баян вперебор,Как зачешет, вертя полвселенной,И как станут тебе с этих порВремена и моря по колено,—

Лишь бы воздух остался в груди,Лишь бы ближе к тебе, лишь бы рядом,Лишь бы знать, что вон там впередиТы — с горячим, смеющимся взглядом!

Я хочу, чтобы курьерский поездМчал тебя за сотни верст, гудя,Ни о чем другом не беспокоясь,Кроме как о музыке дождя,

Чтобы ты всю ночь не задремалаПод бессонный стук его колес;Чтобы за окном мало-помалуРассвело сквозь ливень бурных слез;

Чтобы рано утром на вокзале,Встретившись после такой зимы,Ничего друг другу не сказалиИ всё сразу поняли бы мы;

Чтобы в тот единственный, единыйРанний час приезда твоегоПо Оке прошли со звоном льдины,Справила природа торжество

Рыжим снегом, синими лесами,Бестолочью птичьей мелкоты…Остальное мы доскажем сами,Будь мы даже немы — я и ты!

97. ПАМЯТИ МАТЕРИ

Мой мир уже кончен.

Твой мир — это юность в сыром Петербурге и кучаСестер и братишек, худых необутых ребят,Которые учатся рядом и, книгой наскуча,Всеобщую няньку, большую сестру, теребят.

Твой мир — это мы, твои дети в кроватках, когда мыРосли, и когда ты была молода, и когдаНа пачку ломбардных квитанций, на сумочку дамы,Не очень зажиточной, смутно глядела беда.

Твой мир — это зимы и весны, Некрасов и Чехов,И жажда быть с нами, и мужество быть молодой.Твой мир — это письма мои. И как будто, уехав,Тебя напоил я живой, а не мертвой водой.

Твой мир — это годы болезней. Потом ты ослепла.И он обеднел — ограниченный, тусклый твой мир.Потом ты скончалась. И горсть безыменного пеплаНе столь драгоценна как будто — но всё же кумир.

А самое горькое в том, что стирается горечь,Стирается горькая память и мчатся года.И что тут сказать, если этого не переспоришь!Вот старость подходит, а ты не придешь никогда.

Но я не сдаюсь. Я хочу безнадежно и прямоВыспрашивать у наступившей тогда черноты:Зачем называется «молнией» та телеграмма,Та черная, рядом с которой немыслима ты?

Тебя уже не было. Где-то чужие старухиТебя одевали. Накрапывал, может быть, дождь.Кишели в могилах блестящие черные мухи.Вселенная знала свою беспощадную мощь.

Но это пустяк. Я приеду с тобою проститься.Я не опоздал — мы у времени оба в гостях.А ты превратишься в золу, в дуновение, в птицу…Но это пустяк. Расстоянье меж нами — пустяк.

98. НАКАНУНЕ