Аксиомы, леммы, теоремы. Стихотворения, баллады, переводы - Даниэль Мусеевич Клугер Страница 3

Когда перед тобой не белый кит.

...Но капитан Ахав не знал...

...Но капитан Ахав не знал...

...Но он не знал...

...Но он не понимал...

* * *

Виталию Бабенко

На грани, по краю, у кромки небес

шагаю без карты, без компаса, без

искусства угадывать правильный путь:

то ль прямо держать, то ль скорее свернуть

Ни здесь и ни там, ни вблизи, ни вдали

летучие тени, горят корабли,

сгорают дукаты и талеры, и

дома, и солдаты, и монастыри,

ступай, поводырь, и веди в темноте!

...И тени, и тени, и тени, и те...

Рояль

(на концерте)

Рояль суров, академичен,

Надменен. Бедный дирижер

Почти бесплотен, анемичен

И безутешен. Разговор 

Пустой. Ни вдохновенья,

Ни партитуры — жалкий строй.

И дирижер от огорченья

Прозрачной машет головой.

И как же быть? Ему подвластны

Нагие скрипки, царь-гобой.

А флейты юные — прекрасны,

Но недоволен он собой,

Поскольку вот — рояль не внемлет,

Стоит себе и тихо дремлет,

Презренья полон ко всему,

Что не относится к нему.

И дирижер грызет бумагу,

Втыкает в плотный воздух шпагу.

И возмущаются тотчас

Седой пузатый контрабас,

И знойная спираль валторны,

И удалые флигель-горны,

И арфы, будто динозавры,

И даже звонкие литавры.

Но что рояль? Что этот черный,

Огромный зверь, презренья полный

Он спит. Ему на все плевать.

Он, правда, просто хочет спать!

Воспоминание

Тянутся откосы,

и во всей красе

зреют абрикосы

в лесополосе, 

дома стынет койка,

ходики без гирь,

у дороги стройка

и большой пустырь,

ходит сторож пьяный,

что-то говорит,

вечер несказанный,

и звезда горит.

* * *

Скопище черных «Волг»

топчется у крыльца,

кто-то, живущий в долг,

клянчит у мертвеца,  

сыплет в глаза песок,

отодвигает стол,

после — протрет висок

и передернет ствол.

* * *

Спящие воины —

легкий улов,

сном успокоены

точки зрачков, 

в жесткой деснице

не меч, а печать,

скоро деннице

над полем вставать.

* * *

...Бассейн заполнен скорбью и печалью.

Лишь плачущим в нем дышится легко.

Его борта обиты черной сталью.

И в нем кипит парное молоко. 

И призраки плывут в том белом паре,

И сны — за ними, наперегонки.

Звучат вослед, в предутреннем угаре, —

Будильников свихнувшихся звонки...

* * *

...Нынешним летом, в той же квартире,

Кажется, в среду... Хватились его

дня через три или даже четыре,

через неделю, скорее всего,

долго искать не собирались,

сломанный ключ остался в замке,

вышибли дверь, не докричались,

красное небо билось в руке...

За книгой

Легко рассыпаются звуки.

Их ловят силки тишины.

И снова усталые руки

Желанья писать лишены.

И я повинуюсь и даже

Не слышу тяжелых шагов

Измазанных кровью и сажей

Придуманных кем-то богов.

Дурак

Разинув рот, торчит дурак

В портале тишины.

На нем красивый синий фрак

И модные штаны.

Стоит, уставившись в зенит,

Душа за пеленой.

А тишина уже звенит

Натянутой струной. 

Нелепый вид, нелепый нрав

Куда-то заведет,

Не рассмешив, не разыграв

Стоит, чего-то ждет.

Глядит на желтую луну

И видит чей-то трон.

А тишина подобна сну,

Но все-таки — не сон.

Откуда взялся, как возник

В ограде из сердец

Мой непонятливый двойник,

Зеркальный мой близнец?

Я подойду — он не поймет

И не поймает взгляд.

А тишина его возьмет

И не вернет назад.

Подражание старинному романсу

Не то чтобы тоска — скорее непогода,

холодные дожди, рутинные дела,

свихнувшийся январь — дурное время года,

а в небе — облаков кривые зеркала.

И года не прошло, как с Вами мы расстались.

И снова я гляжу в знакомое окно...

Ах, если бы опять мы с Вами повстречались!

Ах, если бы... Но нет, уже не суждено.

Туманные слова мне шепчет ветер темный:

«Вы помните ли ту хранительницу снов,

Разжегшую костер, болезненный и томный,

Истасканных надежд, состарившихся слов?

И года не прошло, как ты расстался с нею.

То старое окно давно пора забыть!