Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 1. Лирические произведения Страница 28

Кариатиды

Есть статуи средистоящих в Ленинграде:извилистых бородмифические пряди,

русалочьи теласкульптурных полуженщин.За них отдать бы жизнь! —так облик их божествен.

Но это не Петры,не Павлы и не Анны.Рабы дворцовых стенбезвластны, безымянны.

Они стоят не в честьзаслуг или талантов —тут труд кариатид,тут каторга атлантов.

Незрячи их глаза,опущенные книзу.Их служба — подпиратьстоличные карнизы.

Не смотрят на ступнисих статуй старожилы.Но как напряженыих мраморные жилы!

Как давят этажи!Как пот течет по скулам!В поэмах им бы жить —Гераклам и Микулам.

Но тут они — ничто.Никто о них не скажет.На них — искусствоведи взглядом не покажет.

А что сказать? Рабы,чьи головы наклонны —чтобы нести столбы,чтобы держать балконы;

держать, держать, держатьколонны, стены, своды, —без прав, без слов, без слез,без будущей свободы;

поддерживать дворцыпри бронзовой ограде,любовников держатьна белой балюстраде;

паркетные полытерпеть с толпой придворной,удары каблуковпереносить покорно;

бессильные — хоть разпошевельнув плечами,заколебать дворцыс их белыми ночами!

Вот Памятник Труду,который создал скульптортак истинно, и такбезжалостно, так скупо! —

труду всех крепостных,всех каторжников мира,и только как детальмодерна и ампира!

Сюда пригнали ихсо всех каменоломен.Как тяжко им стоять,как груз домов огромен!

От муки вековойобшелушились лица,и дождь, как скользкий пот,по животам струится.

Но так как не нужныдля этой службы ноги —их скульптор завершилвитком па полдороге.

Кто милосердным былк страдалице распятой?Кто понял боль фигур?Кто слышал стоны статуй?

Кто понял? А живойуслышан был и понят?Молчит Санкт-Петербургъ,когда Россия стонет.

Но разве по ночамне изменялись позыи в пасмурные днине слышались угрозы?

И каменный атлантне нарушал наклона,чтоб хоть лепной акантупал с угла балкона?

Да, страшно было вамв метели и в туманы —о, медные Петры,о, мраморные Анны!

Решетки

Решетки! Я о васхочу сказать хоть развсю правду! Право есть —ваш формуляр прочесть.

Вы — сотни тысяч пикбез воинов. Вы — крик:«Не подходить!» Вы — мирпищалей и секирбез ратников. Вы — смотрполков, какие Петрна иностранный ладпостроил — без солдат.

Вы — Петербурга лик,стоящий штык о штыкпатруль без часовых.Вы стрелок часовыхостроконечный строй.Вы декабристам: «Стой!»

Решетки! Вы — печальзакрывшихся ворот,тюремного ключажелезный поворот.Вы — на окне, где взглядЖелябова на ряд оград.Вы — мир цепей из бронзы.Вы — репей из чугуна.Цветки из стали.Лепестки, раскрывшиеся там,где гибель лепесткам.

И нет — вы не роднянаивного плетняв ромашках и травес горшком на голове.Вам — тын ни сват, ни брат,о, легион оград!

Нет, вы — конвой тропыдля каторжной толпывплоть до острогов, гдена хлебе и водележали по угламприкованные к вам!..

Рудой еще когдавы были — и тогда,о, сколько бедняковнесли из рудникови каторжной киркойрубили им покой!..

Так — вы из мертвецовросли вокруг дворцов.И крицами когдавы были — и тогда,О, сколько клейм на лбупоставлено рабу,да, божьему рабуиз беглых крепостных,который вас ковали в стенах крепостныхо воле тосковал,о ковыле в степях…

Вы в пушкинских стихахо молодом орле,о машущем крыле…На вас самих орлыраспяты, кандалык ногах у вас висят,и обнесли фасадимперии. И шпиквсе видит из-за пик…

Но вспомните и час,когда заставил васвдруг сделать шаг назадкрасногвардейский штык,Октябрьский Петроград!Вас к стенам придавилплетень крестьянских вил…И — как ни угрожалТаврический дворец —трагический конецвладельцев ваших ждал!

Вы — шаг вперед опять,но вас погнала вспятьпод цоканье подковКонармия клинков.И миллион штыков(на каждом красный бант)вас усмирил. И вотвы — только ржавый сбродмечей, и алебард,и копий. Но — впередвершка вам не ступить!

Но как же с вами быть,чугунные цветы,секиры и щиты?Вас ради красотыоставить, может быть?Оставим. Так и быть.

А если вы — постыминувшего? И стягс орлом о трех цветахпас тайно осенял?Тогда вы — арсенал!Ни цепи, ни цветки,ни медные виткитогда вас не спасут.

Решетки, вас снесут!

Летний сад

О, зимний Летний сад,заснеженный, не летний,где высоко висятсеребряные ветви;где погребен песокс замерзшими следами,где все еще не сроксвиданий и досвиданий;где так печален видпустующих скамеек,где даже тень любвиусесться не посмеет.

Сад, где газон зимызабыл о незабудках,где весь античный мирживет в дощатых будках;где в мраморной мечтевновь окунуться в мифы —в купальной наготестоят в кабинах нимфы;где лишь Крылов своене покидает кресло, —и сторожит зверье,столпившееся тесно;где в инее с утраПерсей и Андромеда,где во дворце Петравсе говорит про шведа;где воздух в блестках оттуманов и морозов,где ночью у вороттаится Каракозов;где с флагами толпа,в воззваньях динамитных,где сквозь морозный пармелькнул февральский митинг;где царские орлызабились под короны,где подняли стволыбезлиственные кроны;где помнят о руках,что их сажали, корни,а ветви в облакахпарят, нерукотворны,но — дерева где нет,какое за два векаувидело бы светсамо, без человека;где человек не взялв блокадный год ни чурки,а грустно замерзалу гаснущей печурки…

Сад, где так дорог лучи каждый теплый градус,пришедший из-за тучна ленинградский адрес;где, на руки дыша,кусты, скамейки просек,как сердце, как душа,о потепленье просят;где в сумерках на льду,у снежной филиграни,я безответно ждудалекой телеграммы;где требуют весны,детей хотя бы ради,и барельеф стены,и кольца на ограде;где подается вестьвсем веткам по цепочке,что потепленье есть —пусть набухают почки;где птицы голосяти занимают ветви,где солнце снежный садвновь превращает в Летний;где новый оборотнаходит стих звенящий:

«Надежду — у воротне забывай, входящий!»

Русский музей