Чёрный снег: война и дети - Коллектив авторов Страница 23

Сегодня – мой сосед…

В ночи к нему

позвали не врача, а санитаров.

…Теперь ты понимаешь,

почему

Меня вторым укрыли одеялом!

О тех, кого нельзя забыть

Мне кажется:

когда гремит

салют,

Погибшие блокадники

встают.

Они к Неве по улицам идут,

как все живые.

Только не поют.

Не потому,

что с нами не хотят,

а потому,

что мёртвые молчат.

Мы их не слышим,

мы не видим их,

Но мёртвые

всегда среди живых.

Идут и смотрят,

будто ждут

ответ:

ты этой жизни

стóишь или нет?..

«Блокады нет…»

Блокады нет…

Уже давно

напрасно

напоминает надписью стена

о том,

что «наиболее опасна

при артобстреле

эта сторона».

Обстрел покоя

больше не нарушит,

сирены по ночам

не голосят…

Блокады нет.

но след блокадный

в душах —

как тот

неразорвавшийся снаряд.

Он может никогда

не разорваться.

О нём на время

можно позабыть.

Но он в тебе.

И нет для ленинградцев

сапёров,

чтоб снаряд тот

разрядить.

Пусть видит враг!

Сверху видно,

как сброшенный им же фугас

превращает

дома ленинградские

в груды.

Только жаль,

что пилоту не видно оттуда

наших лиц,

наших сомкнутых губ,

наших глаз.

Он бы столько увидел!

Листовки

Над городом

Фашистские листовки:

«Сдавайтесь

и свергайте комиссаров!»

Нам обещают

жизнь без голодовки,

покой

взамен блокадного кошмара.

Им не понять,

что люди

здесь, в кольце,

солдат и комиссар —

в одном лице.

Города

Когда тебя проносят поезда

через страну,

нередко замечаешь:

давно знакомы эти города,

а этих

почему-то ты не знаешь.

Потом поймёшь:

здесь не было боёв,

их не сдавали

и опять не брали…

Мы в юности

названья городов

по сводкам фронтовым

запоминали.

Дорога жизни

Они

лежали на снегу

недалеко от города.

Они везли сюда

муку´.

И умерли от голода…

Роза

– Смотрите, люди, что я принесла! —

сказала нам однажды санитарка

и развернула комнатную розу:

– Блокадница!.. Бывает же такое!.. —

За ними долгий путь лежал из дома

сквозь стужу и февральскую метель.

Ту розу мы поставили в стакан.

И вся палата – двадцать человек —

потом часами на неё смотрела.

И уголки людских застывших губ

Вдруг вздрагивали медленной улыбкой.

И выцветшие, впалые глаза

светлели на какое-то мгновенье…

Когда её по комнате несли,

то прикрывали бережно ладонью,

как будто ветер мог её задуть.

Так берегут горящую свечу,

когда в дому не остаётся спичек…

Она жила недолго, эта роза.

На третий день во время артобстрела

всё дрогнуло – и роза пошатнулась,

и уронила первый лепесток,

потом второй…

…Ты извини: опять

на твой вопрос я про себя ответил.

Люблю ли розы, спрашиваешь ты?..

27 января 1944 года

За залпом залп

гремит салют.

Ракеты в воздухе горячем

цветами пёстрыми цветут.

А ленинградцы

тихо плачут.

Ни успокаивать пока,

ни утешать людей не надо.

Их радость

слишком велика —

Гремит салют над Ленинградом!

Их радость велика,

но боль

заговорила и прорвалась:

на праздничный салют

с тобой

Пол-Ленинграда не поднялось…

Рыдают люди, и поют,

и лиц заплаканных не прячут.

Сегодня в городе —

Салют!

Сегодня ленинградцы

плачут…

Ленинградские деревья

Им долго жить —

зелёным великанам,

когда пройдёт

блокадная пора.

На их стволах —

осколочные раны,

но не найти рубцов от топора.

И тут не скажешь:

сохранились чудом.

Здесь чудо или случай

ни при чём…

…Деревья!

Поклонитесь низко людям

и сохраните память

о былом.

Они зимой

сжигали всё, что было:

шкафы и двери,

стулья и столы.

Но их рука

деревьев не рубила.

Сады не знали

голоса пилы.

Они зимой,

чтоб как-нибудь согреться —

хоть на мгновенье, —

книги, письма жгли.

Но нет

садов и парков по соседству,

которых бы они не сберегли!

Не счесть

погибших в зимнее сраженье.

Никто не знает будущих утрат.

Деревья остаются подтвержденьем,

что, как Россия,

вечен Ленинград!

Им над Невой

шуметь и красоваться,

шагая к людям будущих годов.

…Деревья!

Поклонитесь ленинградцам,

закопанным в гробах и без гробов.

«Врач требует…»

Врач требует:

надо лечиться.

Сложу чемодан наугад.

Соседи решат,

что в больницу.

А я —

на вокзал, в Ленинград!

Приеду —

и с поезда прямо

туда, где ликует Нева,

где взоры слепит панорама,

которая вечно нова.