Давид Самойлов - Стихи Страница 23

Лето

Под небом вызревает полдень душный.Сосна томится, изнывает вол.Ведет кукушка счет свой благодушный,Лопочет горлица, поет щегол.

Купается зефир в струе воздушной,Но от морей борей грядет, тяжел.И пастушок глядит на небо, скучный,В предчувствии ближайших бурь и зол.

Ах, человеку каждому знакомаБоязнь небесных молнии и грома,Когда над головой ревет судьба.

Нам страшно от ее разноголосья.На тучных нивах буря рвет колосьяИ на колени падают хлеба.

Осень

В честь урожая с музыкой и пеньемВ селе веселье ходит ходуном;И, свален с ног напитком Вакха пенным,Крестьянин засыпает сладким сном.

Сама природа дышит утомленьемИ, догорая медленным огнем,Она стоит над праздничным селеньемИ всех к покою призывает в нем.

Под звуки рога, на заре нескорой,С заряженными ружьями и своройОхотники устраивают гон.

И бедный зверь сквозь лес бежит в смятенье,И в страхе слышит гончих приближенье,И упадает, выстрелом сражен.

Зима

Закоченев над свежими снегами,Под резким ветром, дующим в дуду,Бежать, притопывая сапогами,И ежась, и дрожа на холоду.

И все ж найти спасительное пламяИ, обогревшись, позабыть беду.И вновь спешить неверными шагами,Скользить, пока не упадешь на льду.

Барахтаться, вставать и падать сноваНа плоскости покрова ледяного,И все стремиться к очагу, домой.

И слышать там, в уюте душу грея,Как из железных врат летят бореи…Бывает все же радость и зимой![1]

Первая повесть

Поэма начинается раздумьем,Где мирятся рассудок и чутьё.Три макбетовских ведьмы,три колдуньиЗлословят при рождении её.Поэма начинается МосквоюВ свету шарообразных фонарей,И дружбой невнимательной, мужскою,И спорами в студенческой дыре…Но мимо! мимо! Нам бока измучилРассудка несгибаемый каркас.От нами созданных чудес и чучелЖелезный век оттаскивает нас.Он требует не жизни на коленях,А сердца — безраздельно и сполна.Так постигают люди поколенья,Что началась Троянская война.             1Был ранний час. Умытые дождямиСокольники дышали новизной.Цветные капли на кустах дрожали,Берёзы удивляли белизной.Неясный улыбающийся лучикБлуждал в траве, счастливый от любви.И бегали средь кочек и колючекПохожие на буквы муравьи.Так шел Серёжа к райвоенкомату,Печаль мешая с этой теплотойИ чувствуя — обрубленные датыЖивут уже, как травы под водой.Уже почти не тяготят разлуки(Где мать, сквозь слёзы,                     с поцелуем в лоб.И торопливо переданный в рукиС домашним скарбом пёстрый узелок).Какое-то бессмысленное счастье,Подобное начавшемуся дню.— А с Верой даже и не попрощался!Пожалуй, я оттуда позвоню…Наверное, той самой беспричиннойБеспечностью отмечены вокругВсе странствия из мальчиков                        в мужчиныИ постиженье подлинных наук.Мы дожили до дней такого ранга,До наших дней, где наши чудеса.(Как Павка" говорил: дойдём до Ганга,И Мишка"" про романтику писал.)Романтика! она ещё нам снится,Курлыкают степные журавли,Когда её на западной границеУже вминают танки в колеи;Когда слепым кочевьем бредят шляхиИ дымом сёл прогоркли вечераИ косят разноцветные рубахиНа всех дорогах вражьи «Мессера»;И съедена последняя буханка,И гибель нам пророчат старики…Но осаждённый полуостров ХанкоЕщё обороняют моряки.Ещё райком, решив без протоколаБесспорно оставаться на местах,Не директивы требует, а тола,О взорванных мечтая поездах.Ещё мечта достойна испытанья,Она готова к жизни кочевой.Ещё дерётся партизанка-ТаняИ верует в победу Кошевой.И мы приходим в райвоенкоматы,Стоим у неуютного стола.— Ну что ж! Пускай запишут нас                         в солдаты,Когда такая надобность пришла.

" Так рубят лозу на скаку, "

Так рубят лозу на скаку,Так гнётся струя голубая,Так прежнюю нашу тоскуСобытья навек обрубают.

Не стоит на сытость менятьБездомье и чистую совесть.Нам хватит о чём вспоминать,Но этим не кончилась повесть.

Пять дней тарахтел эшелон,Деревни в потёмках чернели,И били погосты челомБесчисленным серым шинелям.

Курили зловредный табак,Уже помирать приготовясь.Так было. И помнится так.Но этим не кончилась повесть.

На годы покой потерятьВ горячем, всемирном потопе.Солдаты судьбу матерятВ простреленном мокром окопе.

И пуля собьёт на бегу.Атака — и это не новость!Застывшие трупы в снегу.И этим не кончилась повесть.

В начале такого-то дняОчнуться в дыму окаянном,Услышав, что в море огняСдаётся Берлин россиянам.

И скинуть гранаты с ремня,От сердца отринуть суровость.Ты дожил до судного дня.И этим не кончилась повесть.

1945

Бандитка

Я вёл расстреливать бандитку.Она пощады не просила.Смотрела гордо и сердито.Платок от боли закусила.Потом сказала: “Слушай, хлопец,Я всё равно от пули сгину.Дай перед тем, как будешь хлопать,Дай поглядеть на Украину.На Украине кони скачутПод стягом с именем Бандеры.На Украине ружья прячут,На Украине ищут веры.Кипит зелёная горилкаВ белёных хатах под Березно,И пьяным москалям с ухмылкойВ затылки тычутся обрезы.Пора пограбить печенегам!Пора поплакать русским бабам!Довольно украинским хлебомКормиться москалям и швабам!Им не жиреть на нашем салеИ нашей водкой не обпиться!Ещё не начисто вписалиХохлов в Россию летописцы!Пускай уздечкой, как монистом,Позвякает бульбаш по полю!Нехай як хочут коммунистыВ своей Руси будуют волю…Придуманы колхозы имиДля ротозея и растяпы.Нам всё равно на Украине,НКВД или гестапо”.И я сказал: “Пошли, гадюка,Получишь то, что заслужила.Не ты ль вчера ножом без звукаДружка навеки уложила.Таких, как ты, полно по свету,Таких, как он, на свете мало.Так помирать тебе в кювете,Не ожидая трибунала”.Мы шли. А поле было дико.В дубраве птица голосила.Я вёл расстреливать бандитку.Она пощады не просила.

1946 г.

Божена

Нас обнимали украинки,Нас целовали польки…Кто сосчитает, сколькоБыло их, нежных и грустных:Бандитские жинки под Сарнами,Под Ковелем — брови чёрные,Под Луковым — очи чарные,Под Седлецом — косы русые.

Но всё равно не утолитьДуше бессмертной жажды.И как болело, так болитУ любящих однажды.От переправЛевей Пулав,Вперёд передовых заставВрывался на броневикахОтряд, кося заслоны.И нам полячки на рукахТащили крынки молокаИ хлеб недосолённый.На третий день нам отдых дан:Расположиться по домам,Оставив караулы.И спирта выдать по сту грамм,Чтоб выпили и отдохнули.Закон войны суров и строг:Вот хлеба чёрствого кусок,Вот спирта синего глоток.Но входит женщина к тебе —И к чёрту сыплется закон,

Хотя бы на короткий срок…Был смех её, как тихий снег:Слегка слепил и жёг.И сыпался с ресниц и век,И я заснуть не мог,Хотя без отдыха и снаТри дня нас мучила война.Божена! Здесь бы обрубитьПути. Влюбиться наповал.Чтоб только дальше не идти,Чтоб только губы целовал.Забыть, что нас сжимает сетьПорядков и примет,Что отступает по шоссеЧетвёртый регимент,Что отдых — несколько часов,А после — сердце на засов…

И вдруг парабеллум пролаялГде-то за пологом ночи.И сразу пошла удалаяКосить пулемётная очередь.И мы по-солдатски вставали,Вмиг забывая про губы.И мы на бегу надевалиТяжёлые наши тулупы.Нас властно хватала за ворот война:Мужская работа — да будет она!Прощай, моя радость, Божена, Божена!Я мог быть блаженным —Да воля нужна!

Сер. 40-х гг.