Сергей Рафалович - Пленная Воля Страница 22

«Склоняя русую головку…»

Склоняя русую головкуи плечи узкие к столу,рукою бережной и ловкойты водишь тонкую иглу.

И вот, нанизан жемчуг ценныйс живой и знойною корой.И будет кто-то во вселеннойтолпу пленять его игрой.

А ты, как я, — работник скромныйи не наполнивший сумы, —не разглядишь из кельи темной,кому, трудясь, служили мы.

«Живую плоть…»

Живую плотьТы сотворил мою, Господь,из праха, мертвого дотоле.И зренье дав ему и слух,подумал вдруго поле.

От плоти плотьТы взял, Господь,чтоб рай земной для нас стал раем.И был бы вечный нам пределв слиянье двух прекрасных тел,где лик бесплотный воплощаем.

Так мы творим,покорны вымыслам своим,из праха косного доселе,предметы, милые земле,и в каждом ремеслеТвоим делам верны на деле.

Но в мире естьиная весть,иная власть, иная воля.И там, где ожил прах, — онатворит, пронзая времена,пространства пленные неволя.

Не зренье плоти и не слухприемлет дух,кого дарит она прозреньем.Испепеляя рубежи,его сжигают мятежинеугасающим гореньем.

Не Ева — робкая жена —ему нужна,а непокорная подруга,чей зыбкий лик, дразня, манит,и вот, любовница — Лилитпарит вдоль пламенного круга.

Тебе подобны, Сатана,все те, кто пьет до днаотравный кубок вдохновений,не вещи — плоть, а дух творит,стремя к мелькающей Лилитискусства зыбкие ступени.

Сентябрь

Все медленней по небу солнце всходит,а сумерки спадают все быстрей.И с величавостью дряхлеющих царей,чья на исходебогатая деламии пестротой событий жизнь, — на зыбкий прахглядят деревья в золотых венцахнад старчески негибкими стволами.Восторг весенний, яростный и бурный,бесхитростный и безрасчетный пыли радость пряную прозрачности лазурной,старея, не забылпростор земной, что пламенно застыл.Когда-то он за каждую оградуструил слепящий свет и знойный жар.Теперь ему не греть, а греться надо,он мудр почти и не совсем он стар.В его огнях мерцает примиренье,а в сердце — нежная тоска.Не творчество, а каждое твореньеумеет он любить не свысока.И словно ризою священнойоблек себя сверкающим руном,которого всю жизнь искал он по вселенной,и грустно и смиренносклонил чело под жертвенным венцом.

«Как сталь, до белого закала…»

Как сталь, до белого закалаковался некогда мой стих,и в нем звенела и сверкалауверенность надежд моих.

Все было стройно — мир и люди,все четко — мысли и дела,и лишь о том мечталось чуде,чтоб рифма новою была.

Теперь не то. Дробящий молоти всепронзающий клинокя оставляю тем, кто молоди не познал, что одинок.

Учусь молитвенно склоняться,хочу бесхитростно понять,не соблазнять, а соблазняться,и полюбить, а не пленять.

Я не ищу былых сверканий,узорных звонов не ценю,хитро расписанные тканидля резвых правнучек храню.

И в раззолоченном наряде,задорно вызов бросив в мир,не выезжаю на турнир,жеманной радуясь награде.

Теперь изысканности нет:передо мной не сталь, а глинаи полнозвучная былина,а не отточенный сонет.

Душа земная

Когда душа из ярких далей,из круга раскаленных звезд,слетела на земной погости крылья синие отпали,

земля, остывшая в веках,в нее вдохнула зябкий страх,повеяв ледяным дыханьем.Поблек когда-то светлый лик,и был младенца первый крикее непонятым рыданьем.

Блеснув, как слезы иль роса,она в груди застыла льдиной,и отразились небесав ее прозрачности притинной.

Но годы шли, дитя росло,морщины врезались в чело,и кожа нежная грубела.Стал голос глух, рука тяжка,и вот, у каждого вискауже легло по нити белой.

Но с каждым годом, с каждым днемсветлела мгла и жизнь теплелаи нестареющим огнемпрожгла стареющее тело.

Все тверже кость, кора грубей,но все нежней и голубейи даль небес и ширь земная.Пышней цветы и слаще мед,и тает, тает крепкий лед,и бьется сердце, вспоминая.

Мне все равно, я стар и сир,но для души крылатой сноване мир иной, а этот мирстал миром творческого слова.

«Сегодня я готов молиться…»

Сегодня я готов молиться,как молятся в темных церквахневеста, вдова, и черница,и бабы с детьми на руках.

Колени склонив пред святыми,я долго и нудно готовмолить их словами простымииль плакать без просьб и без слов.

Сегодня земные поклоныя клал бы смиренно пред тем,кто мог бы нарушить законы,воздвигнуть забытый Эдем.

И в чьи-то незримые руки,не веря иль веря на миг,я жажду предать свои мукисо всем, что я в муках постиг.

Metro

Мы в небесах искали Бога,но выси тщетно обошлии неизведанной дорогойпронзаем глубину земли.

Как дуло темное орудий,безмолвствует подземный ход,но вихрометный промелькнетдракон, которым правят люди.

И каждый миг неудержимейон в глубину вонзает путь,чтоб из жерла когда-нибудьзагрохотать в огне и дыме.

Скользит безглавая змея,и разноцветно блещут очи.Как хвост, двойная колеяпротянута от ночи к ночи.

Мерцают робкие огни,прельщают тихие привалы.И снова — стены и провалыи миги — долгие, как дни.

Мы связаны одним движеньем,мгновенностью одной живеми чуть намеченным сближеньемосуществленья не найдем.

А мимо, рядом бесконечным,как темнота и глубина,огнеживые письменапроносятся в мельканьи встречном.

Расплата

Все чаще думаю о том,что незаслуженны щедротымоей судьбы, и что потом —когда-нибудь — ее расчеты,

еще непонятые мной,безжалостным возмездьем станут.Но шествую в грозу и зной,и соблазнен и не обманут.

И не за то придется мне,я убежден, нести расплату,что радуюсь наедине —без зависти — врагу и брату;

но лишь за то, что встретил васи полюбил, не рассуждая,когда в предсумеречный часклонилась голова седая,

но лишь за то, что вы моглиответствовать любовью краткой,мне не уйти с лица земли,не расплатившись без остатка.

«Я верю в вас, но вам не верю…»

Я верю в вас, но вам не верю,есть вера, но доверья нет.Приемля дар, предвижу я потерю,обету вняв, предчувствую запрет.

Прекрасны вы, а люди зрячи,и ваша юность любит лесть.Для женщины соблазн сильнейший есть,чем поцелуй безмолвный и горячий.

Любовью верной вам я мил,но кто не любит — вам нужнее.Когда-нибудь в умышленной затеезабудетесь — и вдруг не хватит сил.

От случая зависеть — жутко,и в страхе жить — невмоготу.Заране хоронить свою мечту,поверьте мне, совсем плохая шутка.

Какой безрадостный уделнесчастным в счастье быть, и даже…Но нет! Пусть Баратынский вам доскажетне то, что я вам досказать хотел.

«Далеко до любимой…»