Уистан Хью Оден - Избранные стихотворения Страница 18

Что горлопанят, требуя от книг

Простых сюжетов и идей простых,

Как будто музы склонны к идиотам.

(Хороший лирик — друг плохим остротам.)

Допустим, Беатриче каждый раз

Приходит, опоздав на целый час,

И в ожиданье, сам себя томя,

Ты волен этот час считать двумя.

Но ты пиши: «Я ждал, я тосковал,

И каждый миг без милой представал —

Так-так, смотри, чтоб не остыла прыть! —

Веками слез, способных затопить

Пещеру, где почил Эндимион».

Поэт нехитрой выдумкой рожден.

Но если от тебя Она уйдет,

В долги загонит или вдруг умрет,

То помни: у людей метафор нет

Для передачи настоящих бед.

Твоя тоска должна ласкать других.

«О сладость слез!» — гласит печальный стих.

Оставим мертвых. Средь живых курьез

Не раз бывал объектом страстных грез.

Любимая годна тебе в мамаши,

Косит глазами и ушами машет,

Вульгарна, неопрятна и груба.

Для нас — случайность, для тебя — судьба.

Так пой о том, как снизошла Она,

В ее ладонях — солнце и луна,

В ее кудрях красуются планеты —

Царица ночи, королева света.

Ее ладью семь лебедей влекли,

Чертили знаки в небе журавли,

И легкие стада морских коньков

За нею шли до самых берегов.

Она пришла благословить плоды,

Дать вечный мир и наградить труды.

А если песнопения прервет

В стране очередной переворот,

И утром, как случается порой,

Поэтов заподозрит Новый Строй,

Превозмоги паническую дрожь —

Стихами шкуру ты себе спасешь.

Везде «она» перемени на «он» —

И вот в помпезной оде восхвален

(Твоей подделки цензор не узнал)

Очередной пузатый генерал.

Эпитеты порядка «ангел милый»

Теперь звучат «орел ширококрылый»,

И смещена «владычица щедрот»

«Великим осушителем болот».

И через час ты славен и богат.

Отныне ты — поэт-лауреат,

И ты умрешь в постели мирно, чинно,

А генерала вздернут на осину.

Пусть честный Яго на тебя шипит:

«Лакей, халтурщик, подхалим, наймит», —

Читатели верны своей привычке,

Они возьмут историю в кавычки

И скажут о поэте: «Вот нахал,

Он имени любимой не назвал».

Такой поэт, презревший дарованье,

Есть Бог, забывший о своем призванье.

Он сам себя венчал и развенчал,

Поставив ложь началом всех начал.

В его писаньях правды ни на грош,

В его улыбке сладкой — та же ложь.

И что, как не пристрастье к играм слов,

Заставило его, в конце концов,

Сказать, что правда — таинству под стать

И что о ней прилично умолчать. 

ЭЛЕГИЯ ПАМЯТИ ДЖОНА ФИТЦДЖЕРАЛЬДА КЕННЕДИ

Отчего тогда? Отчего там? —

Мы кричим: — Отчего так? —

Небеса молчат.

Чем он был, тем был,

Чем он будет —

Зависит от нас.

От того,

Как мы будем жить,

Помня об этой смерти.

Когда умирает честный,

Что слезы и слава,

Что грусть и гордость? 

* * *

"Куда ты,- наезднику молвил начетчик,-          

В юдоли той, политой кровью, сгоришь,

Там запах дурмана страшней урагана,

Там в ров для таких храбрецов угодишь".

"Представь-ка,- пытливому начал пугливый,-

Там ворохом праха завалит проход,

Там, как ни глазей, не отыщешь лазейки,

Земля вкругаля из-под ног гам пойдет".

"Взгляни же,- сказал домосед непоседе,-

В седло ль к этой птице садиться спиной,

Вмиг с ветки сорвется, и в шею вопьется,

И крови напьется с мукой костяной".

"Поеду",- начетчику молвил наездник.

"Я справлюсь",- пугливому начал пытливый.

"Тебя,- непоседа сказал домоседу,-

Съест птица, а я вот уеду без следу".

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Любовь моя, челом уснувшим тронь

Мою предать способную ладонь.

Стирает время, сушит лихорадка

Всю красоту детей, их внешний вид,

И стылая могила говорит,

Насколько детское мгновенье кратко.

Но пусть дрожит иное существо

В моих объятьях до лучей рассветных,-

Из всех виновных, смертных, безответных

Лишь ты отрада сердца моего.

Плоть и душа не ведают преград:

Любовникам, когда они лежат

На склоне зачарованном Венеры

В очередном беспамятстве, она

Ниспосылает свет иного сна-

Зарницу истинной любви и веры.

В то время, как пустынник среди скал

С его весьма абстрактным умозреньем,

Настигнутый любовным озареньем,

Испытывает плотских чувств накал.

Уверенность и вера канут в сон,

Как ночью зыбкий колокольный звон,

Который иссякает в дальней дали.

А новомодные педанты в крик:

На все есть цены, оплати, должник,

Все, что им карты мрачно нагадали,-

Все ценности по ценнику тщеты!..

Но эта ночь пусть сохранит до крохи

Все мысли, поцелуи, взгляды, вздохи

Того, что в этом мире - я и ты.

Все бренно - красота, виденья, мгла.

Так пусть дремоту твоего чела

Рассвет ласкает ветерком спокойным,

Пусть наградит тебя он днем таким,

Чтоб взгляд и сердце восхищались им,

Найдя наш смертный мир вполне достойным.

Пусть видит полдень, полный духоты,

Что ты - источник силы животворной,

А полночь, полная обиды черной,-

Как взорами людей любима ты.

Перевод П. Грушко 

Примечания

1

«Новогоднее послание» (New Year Letter) — поэма, опубликованная в сборнике The Double Man (1941). В Британии сборник вышел под названием New Year Letter.

2

National Book Award — Национальная книжная премия.

3

Мюзот -- загородное поместье в Швецарии, где в 1923 году Рильке завершил «Дуинские Эллегии»: « Я вышел, чтобы приласкать мой маленький Мюзот, за то что хранил все это для меня и, в конце концов, дал возможность это совершить, и я погладил его, как прекрасное, косматое животное». (Избранные письма Р.М. Рильке 1902-- 1926).

4

Сонет описывает то, что обычно случается, когда мы имеем только частичное понимание ситуации, когда мы мы пытаемся организовать Будущее, приводя наши догадки в систему (строчки 1-4 -- метафизика, закон, политическая философия), что и позволяет нам существовать в этом мире. И мы боимся тех интуитивных прозрений, которые разрушают нашу уверенность в будущем (5-8), показывая нам реальное Прошлое, как нечто ужасное и которое мы пытаемся подавить. Конечно, «Дверь» сама по себе (загадачное It в сонете) подобна загадке из сказок или мифа, на которую герой должен ответить, а разгадка -- Время.

Если бы дверь действительно открылась, то время стало бы трансцендентным. Но, поскольку этого не происходит, мы относимся ко Времени, как к непостижимой силе, закрытой двери, перед которой мы ждем, как в кафкианской метафоре.

Во второй строфе «Это» становится ключом к тому, чего, как нам кажется, мы уже достигли, и что может быть разрушено потоком памяти (неясная седьмая строка, вероятно, символизирует некий постыдный эпизод, который человек пытается подавить в своем сознании).

В первой строфе «Это» действует как протяженность, в которой мы можем вполне аппелировать к власти, как ведущей силе... или ниспровергать ее, если желаем.....

И здесь, в этом шекспировском противопоставлении, содержится намек на весьма пронзительную метафору -- мы можем подражать Богу Ветхого или Нового завета, так что «Будущее нищих», следовательно, в нашей власти и мы можем вытеснить «Это» из подсознания и более того -- сделать «Это» предметом понимания.

В последующих шести строчках с их поворотом образов к теме смерти и откровения показано, что мы не можем обмануть Время с помощью социальных преобразований. Мы знаем, что даже в утопии дверь будет закрыта.

5

Идея неуместности политических методов, в известной степени, прослеживается в этом сонете, раскрывая тему человеческой самоуверенности, к тому же искаженно ощущаемую. Здесь Оден пишет о Пелагианской ереси (IV-V века), касающейся взглядов на Благодать. Пелагий (Морган) -- английский или ирландский монах, распространявший свои взгляды во времена папы Анастасия (399-401 гг.). Пелагий был возмущен учением Св. Августина о необходимости безбрачия, утверждая, что оно ставит под сомнение право человека на свободу воли. Сущность его еретического учения можно свести к следующему:

Адам умер бы, даже если бы не согрешил;Грехопадение Адама причинило вред только ему самому и, в худшем случае, является лишь плохим примером для его потомства;Новорожденный ребенок столь же безгрешен, как и Адам до грехопадения;Человечество не прекратит свое существование из-за Адамова греха и не воскреснет в день Страшного Суда, благодаря искуплению грехов человеческих Христом; Закон древнего Израиля не в меньшей степени, чем Евангелие предлагает равные возможности для человека обрести спасение;По мере развития, пелагианизм позднее полностью стал отрицать сверхъестественное в мире и необходимость в Благодати для спасения. (Из «Modern Catholic Dictionary» by John A. Hardon.)