Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма Страница 16

Стон. Из индусской поэзии. На мотив Фез-Улла

В джунглях, где снегом белели жасмины,Ложе любви расстелил нам апрель.Я, и она, и любовь — триедины;Нега истомна, и трепетен хмель.

Губы ее — провозвестники счастья —Чашей душистой раскрылись уже:К ним полновластно готов был припасть яВ грезах, не снившихся даже радже.

Ветер — завистлив. Принес он из далиСтон одинокий, чтоб в сны забытьяБросить нам отзвук бессонной печали,Каплею горечи в сладость питья.

И отравил отголосок кручиныВ жалобе чьей-то далекой душиБрачную песнь, что нам пели жасминыВ благоуханной безлунной тиши.

«Завладело мной царство лесное…»

Завладело мной царство лесное,Обвело заколдованный кругИ баюкает сердце больное,Исцеляя сомнений недуг.

Весь покой свой, взлелеянный глушью,Доверяет мне лес-чародей,И, его покоряясь радушью,Забываю я жизнь и людей.

Сердце снова поет бестревожно,Словно птица, порвавшая сеть:Даже странно подумать, что можноНенавидеть, желать и скорбеть.

«Как сумрак ночи — смерть на время…»

Как сумрак ночи — смерть на время;Рассвет, как жизнь, сулит восток.И вечен смены круг. ЦветокРоняет жизненное семя.

Оно, когда приспеет срок,Умрет, в земле набухнув, треснетИ новой жизни даст росток…А не умрет, так не воскреснет.

Часы

Ход часов, в затишьи звучный,Дробно скор и четко част,Словно ходит страж докучный,Сердцу отдыха не даст.

Человек бездушной вещиДушу отдал под надзор…Ход часов, как шаг зловещий,Четко част и дробно скор.

Роковую быстротечностьНаших дней часы блюдутИ злорадно мелют вечностьВ жалкий прах своих минут.

«Гроза на море. Вспенена…»

Гроза на море. ВспененаСедая ширь. Вскипев под шквалом,Встает волна, растет волнаИ в берег бьет девятым валом.В душе гроза. Слепой налетМятежных волн уже вне власти,И в сердце жаждущем растетДевятый вал бездумной страсти.

Грядущие поэты

Пусть вековых сокровищ ценыВновь пересматривает мир;Я верю в сердце нашей сменыИ в светлый подвиг новых лир.

Те ж будут люди, — чувства те же,И вновь, с бессмертною мечтой,Другие будут страстью свежейПылать пред вечной Красотой.

А жизнь, мудрец гостеприимный,Внушив, доверит их струнамЕще неслыханные гимныО снах, не грезившихся нам.

«Под властью тайных чар, больной мечтой влекомы…»

Под властью тайных чар, больной мечтой влекомы,Мы, как лунатики; весь путь идем во сне.Нас манит дальний свет, разлитый в вышине,Нам сладок приворот болезненной истомы.

Не чуя жутких бездн, как будто ждущих нас,Над самым краем их идем, скользим легко мы:Вдруг оклик слышится нежданный, но знакомый,И пробуждает нас для жизни… в смертный час.

«Нет, золота, людям пригодного…»

Нет, золота, людям пригодного,Я б звать благородным не стал:Оно — благородный металлЛишь редко… в руках благородного.

«В саду опавших листьев хруст…»

В саду опавших листьев хруст,Тосклив под ветром стук оконниц.Я жажду глаз твоих и уст…Но дней черед — бездушно пуст,А ночи — долгий ряд бессонниц.

С тобой в разлуке — мир в тени,Нет без тебя конца ненастью:Вернись, как солнце, и верниМне счастьем веющие дниИ ночи, нежащие страстью.

«Томясь, с усильем вспоминая…»

Томясь, с усильем вспоминая,Из жизни рвется мысль больнаяВ тот мир, что смутно ей знаком:Так бьется бабочка ночнаяВ осенней тьме под потолком…

Кашмирская песня. Из Индусской поэзии

Милосердия светлая дочь.Без любви, мою душу спасая,Отдала ты под звездами маяМне одну незабвенную ночь.

Ночь объятий, таких непорочныхИ холодных, как грудь ледников,Безучастных при ласках полночныхПриникающих к ним облаков;

Ночь в слияньи таком же безгласном,Как сливается с небом залив,В сонном лоне безжизненно-ясномПоцелуи луны остудив.

И, смутясь святотатством насилий,Стихнув, страстность уснула мояНа бесстрастной груди, как змея,Задремавшая в холоде лилий.

«Где ж ночлег? Из спутников бывалых…»

Где ж ночлег? Из спутников бывалыхБольшинство на отдых отошло;Веет ночи близкое крыло.И, страшась желаний запоздалых,С ношей горя на плечах усталыхВсё вперед иду я тяжело.

Тишь и мрак, — пустыня неживая;Никнет мысль, подруга путевая, —Ей безмолвье сумерек сродни.Я устал… Иду едва-едва я,От земли с усильем отрываяКак свинцом налитые ступни.

А когда из сумрака густогоЯ гляжу назад, где опочилПрежний мир надежд, страстей и сил,Там, в лучах заката золотого,Лаской дышит счастье прожитогоМеж цветами милых мне могил.

Зима

Глубоким долгим сном в серебряной постелиУснула крепко Русь, родимая земля.Своих мохнатых лап в дреме не шевеля,Одеты в иней, спят щетинистые ели;

Застыли воды рек в их льдистой колыбели,Затихли выси гор в бронях из хрусталя;В сугробах затонув, праотчие поляМолчат, не зная грез под пение метели.

Повсюду тишь, как смерть. Но в этом мертвом сне,Как тайна, скрыта жизнь. Снега, в их белизне,Не саван гробовой: покров их — плащаница.

Покойся ж и копи целебный сок в зернеПод пухом мудрых вьюг, благая мать-землица,Чтоб буйный всход хлебов был тучен по весне.

«Признанья бред на склоне дня…»

Признанья бред на склоне дняИ в страстной ночи быстротечностьНеоборимого огня, —Без них вся будущая вечностьБыла б неполной для меня.

«Стою над рекою у старой березы…»

Стою над рекою у старой березы;В ее благосклонной тениС тобой я любви моей первые грезыДелил в наши юные дни.

На память в коре заповедной березыНарезал я имя твое,И сок из пореза, как светлые слезы,Ножа оросил лезвее.

Пустая, по-детски смешная затея.Та язва давно зажила,И самое имя чуть видно, чернеяРубцом на морщинах ствола.

А сердце, как прежде, томится любовью,Я тщетно зову забытье…И в ране живой, истекающей кровью.По-прежнему имя твое.

«В ночи, прислушиваясь к звуку…»

В ночи, прислушиваясь к звукуГрозы, идущей стороной,Я нашу изживал разлуку:Ни ты, ни я тому виной,

Что страсть, остыв, ушла навеки.И всё же, глядя в душный мрак.Я ждал, чтоб он мне подал некийПонятный сердцу вещий знак.

И было. Молния сверкнула.Как росчерк властного пера,И в книге жизни зачеркнулаВсё то, что умерло вчера.

С немецкого («Любовь — колыбельный напев…»)