Юрий Трубецкой - «Под этим небо черной неизбежности…» Страница 10

«Русский лес. И русские птицы…»

Русский лес. И русские птицы.Это может только присниться.

И благовест дальний над вечерней рекойМонастырь. И вечный покой.

Время бежит, скользит по реке.Детский след на влажном песке.

И может быть счастье. Но нет его.Божество? Торжество? Колдовство?Русское поле. Все русское снова —На камне холодном мертвое слово.

«Парки пряжу ткут и распускают…»

И в сердце сознанье глубоко,Что с ним родился только страх…

Ин. Анненский

Парки пряжу ткут и распускают.Тихий снег снижается на мир.Елки под забором умирают,Их уже изгнали из квартир.

Анненский тревогу мне приносит,О, какой печальный маскарад!Чахлая, между ветвями, просинь,Мертвенный сгорающий закат.

«Темный город. Темный отблеск счастья…»

Темный город. Темный отблеск счастья…Как — увы! — безжалостна судьба!Дождь ночной назойливей и чаще,Дверь скрипит, как старая арба.

Как арба, — кавказские мотивы.Так слова, цепляясь, все текут.Путь без смысла. Звуков переливыПрозвенят, взволнуют и уйдут.

«Как же дальше быть теперь?..»

Как же дальше быть теперь?Распахнулась в горе дверь,В горе и непониманье.Если б это знать заранее!

Опускаяется лунаВялым ломтиком лимона.И качается сосна,Ветром северным пьяна,С легким скрипом, легким звоном.

В свете завтрашнего дняВетер синий, ветер снежный.И вопрос, что жег меня,Стал загадкой безнадежной.

«Я не тебя увидел, а двойник…»

Я не тебя увидел, а двойник.Он быстро шел. И уличным движеньемБыл искажен иконописный лик —Как в меди выпуклой отображенье.

Ликующий, он мчался в никуда,Быть может в суету, в провалы окон!Вдоль тротуаров талая водаЗвенела гармоническим потоком.

И встретившись, мы были смущены,Но твой привет казался подаяньем.А день был полон звуками весныИ облаков божественным сияньем.

«Холод и дождик…»

Холод и дождик.Легкие листьяВ серенькой рощеВсе золотистей.

Только сорокиС суетным граем…Да одинокийПутник шагает.

Яркие бусыМокрой рябины —Будто по-русскиВечером длинным.

«Кажется, что вечность в этом шуме…»

Кажется, что вечность в этом шумеЛистьев, никнущих к траве сырой.С каждым днем все тише, все угрюмейПод ущербной каменной луной.

Ночь длиннее. Может это вечность?Я не помню, было ли вчера?!Там, в окне, горят и тают свечиИ не угасают до утра.

Я читаю вслух стихотворенье,Странно рифмы в тишине звучат…Всех святых, всех душ поминовенье.Скоро снег. Слышнее листопад.

«Закатный свет и тающего снега…»

Закатный свет и тающего снегаПрозрачный отблеск на лице дрожит.Синеющее, нежащее небоТускнеет. Значит скоро заснежит.

Идешь тропинкой. Тихо и бездумно.Ужель опять в морозное стеклоУдарит веткой ветер многошумныйИ утром скажешь: снова замело!

Но даже в этом тусклом повечерьиВесть о ином, какой-то тайный знак —И в жизни есть не только лишь потери,Не только суеверие и мрак!

«Двусмысленность второстепенных деталей…»

Двусмысленность второстепенных деталей —Летучие сумерки, ясность звезды.Когда-то мы здесь проходили, блуждали,Но ветер замел на дорогах следы.

Какие-то ветки, сосновые шишки —На ощупь песок сыроват и упруг.Но все это в общем осечки, ошибки,Какие-то странные вещи, мой друг….

«Ходить воспрещается» — значит не надо?А вот мы пройдем, ни на что не смотряКакое убожество райского садаПод небом безжалостного ноября!

«Там столб. И на столбе луна…»

Там столб. И на столбе луна.Стихи с горчинкой. И холодный вихорь.Вчера, сегодня — здесь не будет тихоНад пустотой осенних эспланад.

Там столб. И на столбе лунаДавно сидит, как старый вещий филин.Сегодня мы с тобой не говорили.Я был один. И ты была одна.

«…И стихов прелестная бессмыслица…»

…И стихов прелестная бессмыслица,Как заката нежность, лес в снегу.Может впереди влюбленность числится,Но теперь — не знаю, не могу.

Не могу поверить в несусветицу,Что и как. Все — беспредметный бред.Вон, в окне чужом, лампада светится.Возражаешь? Да, пожалуй, нет…

«Он неожиданно пришел…»

Георгию Иванову

Он неожиданно пришел —Мой новый день. И я заметилТот желтый луч, что лег на стол,И стол вдруг стал высок и светел,

И книги, пыльные на нем,Карандаши и писем связки —Все излучалось, все огнемГорело и меняло краски.

Вот так и мы однажды — вдруг,Каким-то движимые чувством,Засветимся, расширим кругДавно затертого искусства.

Освободясь от шелухиНенужных слов, в глухой тревоге —Напишем новые стихиО ветре в поле и о Боге.

Песнь варягов

Памяти Николая Гумилёва

Встало багряное зарево,И завывают рога.Время железом ударило,Тени легли на снега.

Небо родной Скандинавии,Речь водопадов седых…Все, что когда-то мы славили,Стало добычей чужих.

Враг подступает безжалостный,Близок неправедный суд.В лодке под огненным парусомСкальды навстречу плывут.

Были и будем мы твердыми,Пусть мы в изгнанье умрем, —Помним туманы над фьордами,Бедный отеческий дом.

Там над седыми утесамиДымных костров огоньки.Девы с медовыми косами,Вейте героям венки.

Если веления ОдинаК нам донеслись с высоты,Если изранена родина,Бейте мечами в щиты.

Синее небо бездонное,Скалы в блестящем снегу.Взвейся стрела оперенная,В горло вонзайся врагу.

«Порой такая бешеная зависть…»

Порой такая бешеная завистьК тому, что не было, не свершено…И снова ветер осени гнусавит,И в грязных каплях темное окно.

Но разве было? Было ли иначе?Поверь, мой друг… Какая темнота,Как этот ветер неуемно плачет,И жизнь уже бессмысленно-пуста.

Пожары, бедствия… Но все проходит,Проходит безвозвратно. Тянет глушь.О чем писать? О счастье? О свободе?И о родстве каких-то верных душ?

Но в океане звезд, в глухих просторах,Где холод, безнадежность и туман, —Слова, слова… И поздние укоры,И в правду превратившийся обман.

«Та тень живет. И нет уже спасенья…»