Химера: Проза. Лирика. Песни [Авторский сборник] - Валерий Андреевич Беденко Страница 42

отец. А матушка моя замужем была за сыном этого писателя, родила мужу сына Гришу, а деду внука Гришуньку. Но не вечно длилась музыка, муж ее, вернувшийся незадолго до этого из сибирских лагерей и потерявший здоровье, чах, чах и вскоре помер. Царствие ему небесное. И стала моя матушка молодой вдовой с карапузом Гришей на руках. Матушка растерялась, потому что не очень-то была приспособлена к суровой жизни. Она польских кровей, из старинного шляхетского рода, не принято было в ее семье прививать дочерям любовь к готовке еды, стирке, мытью полов. И вот что ей делать, как жить дальше? Свекор, писатель, тоже призадумался. Пока жив, материально, конечно, он обеспечит сноху и внука. Но, чувствовал, что недолог его век, сердце дает перебои и часто перед глазами встает туман и вертятся какие-то огненные круги. Да и не в деньгах дело, снохе нужна мужская опора в жизни, а может, и любовь, не век же ей вековать. Да и Грише нужен мужчина в доме, чтобы не вырос внучок маменькиным сынком. Дело было уже после нашей победы в войне. Вспомнил дед, что есть такой надежный мужчина, которому можно доверить и сноху и внука. Он разыскал того танкиста, познакомил с матушкой моей, с Гришей. И все срослось. Очень они друг другу понравились. Еще бы не понравиться. Матушка, истинная польская королева, писаная красавица. А отец мой тоже хорош собой, пусть и не голубых кровей, высок ростом, широк в плечах, полковничий китель в орденах, и огонь в глазах. И Гришка в него просто влюбился, так и вис на руке, разглядывая ордена и медали. Дед потер руки от удовольствия и стал их сватать. Но возникли трудности. Отец служил в дальневосточной части, условия там бытовые были не очень. И дед, хитрый такой, давай склонять полковника к учебе в Академии Генерального штаба. И уговорил, это он умел. Отцу надо было только получить направление на учебу от вышестоящего начальства. Жаль отцу было покидать родной полк, ведь он был его командиром, батей для солдат, но… Что-то перевесило, то ли красивая полячка, то ли тяга к знаниям, то ли еще что. Но он поступил в Акдемию. Тайно дед помог ему при поступлении, порекомендовав своим фронтовым товарищам, теперь генералам и маршалам, как перспективного командира. Вряд ли отец мог сдать экзамены, если бы не покровительство деда. Сыграли свадьбу мои родители, меня родили, отец, закончив учебу, поступил в Генеральный Штаб. Пришелся там ко двору. Сейчас он генерал. Деда я, конечно, не помню. Мал был, когда он умер. Но мне рассказывали родные, что любил меня и баловал наравне с родным внуком. Я тоже мог стать военным, почти стал, но это особая и длинная история, никому ненужная. Впрочем, как-нибудь, под настроение, и расскажу тебе». «Тимоша, — говорю, — и какого лешего ты в нашу контору пошел, здесь ни денег приличных, ни славы, болото настоящее». «Эхе-хе, — вздохнул Тимыч, — надоело по стране мотаться. Сплошные командировки. Наша фирма занималась монтажом и наладкой электрооборудования по всему Союзу. Едва ли месяц наберется за год, что я с Верунчиком провел. Как то в Грозном мы сдали объект в эксплуатацию и по этому поводу наклюкались водки, коньяка и чачи по самые брови. Достал я карточку жены из портмоне, целую и плачу: „Верушка, как ты там без меня, родная?“ Словом, устал я жить в разлуке, устал от чемоданной жизни. И решил завязывать. А ваша контора завлекла меня суточным графиком. Сутки отбарабанил — трое дома. Я дачу строю, капитальную, с печкой, чтобы и зимой там было уютно. Денег я поднакопил, шабашников нанял, но все равно дел мне там невпроворот».

Все мне понятно. Дом, жена, дача. Суета сует. Эх, Тимоша, Тимоша…

Намечался у меня круглый юбилей. Отметили как положено. Вручили мне грамоту с поздравлением, ребята не пожидились, скинулись на столовый сервиз дулевского завода, даже букет тюльпанов всучили, как будто я дама какая. Но Тим Тимыч отличился больше всех. Вручает мне газету, помнится, «Голос Родины». Была такая, для наших соотечественников за рубежами любимой страны. Разворачивает страницы и показывает всем на обозрение. А там стихи мои. Все кинулись читать и стали восхищаться. А раньше пожимали плечами и ухмылялись. Не ожидал я такого подарка, честно скажу. Обнял я Тимофея, расцеловал и пустил слезу. Вот он как, втихомолку, никому не говоря, бегал по разным редакциям, пытаясь опубликовать мои стихи. И наконец добился своего.

Был у меня товарищ, известный довольно поэт, не Анатолий Анатольевич, а другой. И я, признаться, надеялся, что сделает он мне к юбилею подарок, протолкнет какой-нибудь мой стишок в журнал или газету. Но он об этом даже и не подумал. А Тимофей Тимофеевич подумал. Кто он мне после этого? Сотрудник, товарищ или друг? Вот вы и сообразите, кто он мне, товарищ или друг.

Не буду дальше ничего рассказывать, хотя много у нас с Тимычем приключений было, одно другого занятней. Что рассказал, то и рассказал, несмотря на запрет Тимофея. А знаете, почему нарушил данное ему слово? Потому что получил разрешение свыше. Кто знает, что это такое, тот меня поймет. А кто не знает, тому и знать не надо.

6 февраля 2022 года

День Победы

Сижу на берегу реки. Свежо. Из-за холма выплывает раннее солнце, рассыпая червонные искры по воде. Так хорошо на душе, что сам себе позавидуешь. Достаю сигарету и с наслаждением закуриваю.

Вдруг — молния, гром. И я просыпаюсь. Ужасно хочется курить.

С месяц уже как завязал с курением по настоятельному совету врача. Провались он пропадом, советчик, тудыть его туды. Сам-то и курит, и пьет, и по бабам таскается. А мне советует вести здоровый образ жизни. С превеликой радостью сбегал бы за табачком в палатку, но слишком рано — все закрыто. Беда. И вдруг вспоминаю, что припрятал на антресолях пачку «Явы». Так, на всякий случай. И этот случай пришел. Ну, думаю, выкурю сигаретку и окончательно брошу.

Взобрался на стул, стал наощупь искать эту пачку с ядом, капля которого убивает лошадь. Курить лошадям вредно, а нам не очень. Товарищ Сталин курил и нам завещал.

Наконец нащупал, потянул к себе. И вдруг получил резкий удар в переносицу, аж искры их глаз посыпались. До того больно, хоть плачь. Это медаль на меня упала, а верней напала, сволочь, на мой бедный нос, прямо ребром, еще раз сволочь. Слез я со стула, провел ладошкой по лицу —