Жак Одиберти - Антология современной французской драматургии Страница 85

ЖЕНЩИНА(подходя к Лахдару). Что говоришь ты, мой сын, что говоришь ты? Возможно ли, чтобы моя тайна стала и твоей тоже, или это бред и предчувствие?

ЛАХДАР. Напрасно я говорю о себе в прошедшем времени…

ЖЕНЩИНА (подходя еще ближе). Скажи мне только, мертв ли Лахдар. Потому что траур — это моя привилегия, и каждому умирающему я задаю этот жестокий вопрос.

ЛАХДАР.

Вовек мне не утешить тебя.Я последний из крестьян,Принесенный в жертву у своего дерева.Я не знаю, что держит меня,Я завис между тем, кем я был когда-то,И кинжалом, вновь лишающим меня жизни.

Мужская часть хора обращается к строю женщин, повторяя от себя начало предыдущей строфы.

ХОР МУЖЧИН (обращаясь к женщинам).

Вовек нам не утешить вас.Мы последние из крестьян,Принесенные в жертву у своих деревьев.Мы не знаем, что держит нас…

Лахдар в этот момент подхватывает всю строфу, обращаясь к своей матери, и становится понятно, что она — та женщина, которая подошла к нему.

ЛАХДАР.

Вовек мне не утешить тебя.Я последний из крестьян,Принесенный в жертву у своего дерева.Я не знаю, что держит меня.Я завис между тем, кем я был когда-то,И кинжалом, вновь лишающим меня жизни.Что получит вдова моего отца,Узнав, что я был убитЕе вторым мужем, которого она не выбирала?Ты видела, как змеи в пароксизме наслажденияИзвиваются в скошенном сене? Так и моя памятьВьется сквозь убийство и изгнание.И вогнавший меня в дерево кинжал —Это жало молодого скорпиона, завороженно пронзающего себя;В дебрях моей родословной, попавший в замкнутый круг,Я ничем не обязан своему отчиму,Даже убийством, даже взмахом жертвенного ножа,Ибо он вовсе не Авраам, а я всего лишь кот,Которому сова изодрала шкуру на самой хрупкой ветке,И я жду только, когда она надломится, чтобы ослепить дневную птицуВ листве, где, как она думает, я затих.

Барабанная дробь. Возбужденная толпа покидает сцену. Остается только Лахдар, по-прежнему вцепившийся в дерево.

ГОЛОС ХОРА (исчезая вдали).

Бойцы партии народа!Не покидайте своих убежищ!Час схватки еще далек.Бойцы партии народа!

На сцене появляются Мустафа и Хасан, продолжая разговор.

МУСТАФА. Уедем отсюда. Укроемся в горах.

ХАСАН. Крестьяне дадут нам убежище.

МУСТАФА. А когда вернемся, только злее будем.

МУСТАФА(застывая на месте). Погоди. Это ведь Лахдар? (Указывает на дерево.)

ХАСАН. Точно он, и опять его ранили!

ЛАХДАР. Привет, привет! Собрались уехать, даже слова не сказав, будто бросаете покойника… По крайней мере оставьте мне сигарет.

МУСТАФА. Ты не можешь вот так стоять. (Идет к дереву, Хасан за ним.) Мы унесем тебя.

ЛАХДАР(яростно). Не подходите! (Голос его ломается. Он с трудом продолжает тем же тоном.) Я больше не чувствую кинжала. Мне даже кажется, что он воткнут в дерево. Как щит звеню я, ничего не ощущая, после того как смерть взяла меня за плечо, одарив неожиданной лаской. Не подходите! Если вы решите вытащить кинжал, мне придется повернуться к вам спиной, а значит, отпустить дерево, хотя я погибаю, чтобы защитить его от града.

МУСТАФА. Ты стоишь, словно нарочно себя подвесил, но не хочешь сделать и шага вперед!

ЛАХДАР. Спроси у дерева. Спроси его, может ли оно шагать и должен ли я вести его за собой.

МУСТАФА. Тогда мы понесем тебя.

ЛАХДАР. Уносят только трупы. Уходите и оставьте мне сигарет.

Барабанная дробь.

ГОЛОС ХОРА, ИЗДАЛЕКА. Бойцы партии народа!

Мустафа и Хасан отходят от умирающего друга.

ХАСАН. Оставим его. Он тщетно борется с собственным трупом. Разве он сможет пойти с нами?

МУСТАФА. Да, оставим его. Мы значим для него не больше, чем какие-нибудь деревья. Он борется с собственным трупом.

Хасан и Мустафа долго вглядываются в омраченное лицо Лахдара, который внезапно прерывает молчание — в тот момент, когда Хасан и Мустафа медленно покидают сцену, словно следуя за воображаемой траурной процессией.

ЛАХДАР. Прощайте, товарищи! Какая ужасная была у нас молодость!

В этот момент появляется мать Мустафы, которая ищет сына, отправившегося в изгнание. Она потерянно бродит перед деревом, не замечая Лахдара. На ней синяя блуза, какие носят в психиатрических лечебницах. Ее седеющие волосы стоят дыбом, а острый взгляд скользит вокруг, ни на чем не задерживаясь. Ни в ее согнутой фигуре, ни в скорбных жестах нет ничего женственного. Ее бред время от времени прерывается пронзительными криками зловещих птиц. Она на разные голоса повторяет: «Мустафа!», как если бы это слово, превращенное в магическое заклинание, помогало ей удержать расплывчатый образ сына.

МАТЬ. Мустафа! Мустафа!

Крики птиц.

Мустафа!

ЛАХДАР. Он все еще там. Он ждет меня в этом мире, а я жду его в мире ином. Всю нашу жизнь мы только и делаем, что прощаемся.

МАТЬ(по-прежнему в гипнотическом состоянии). Мустафа! Мустафа!

Крики птиц.

ЛАХДАР. (Вторит ей эхом.) Мустафа!

Зловещие крики птиц, переходящие в весенний щебет. Сумасшедшая предается своим мыслям, опустив голову, потом раздается ее голос, легкий и ломкий, его подхватывает невидимый хор плакальщиц.

МАТЬ (присев на корточки перед апельсиновым деревом, поддерживающим Лахдара).

На больничной скамейкеСижу я, сумасшедшая в бегах,Вдова без покойника, мать без сына.

Хор плакальщиц издает крики птиц и подхватывает предыдущую строфу, затем начинается диалог между Лахдаром в агонии и матерью Мустафы.

МАТЬ (начиная неуверенно кружить возле Лахдара).

Я вырастила львиц,Но волос расчесать не смогла им.Птицы предупреждали меня!Надо было зарезать сынаИ дочерей, обрить им головыВ память об их безумной матери,А птицы прыгают и смеются,Смеются надо мной, смеютсяНад сыном, который ждет меня на скамейкеНа скамейке в большой больнице.

ЛАХДАР.

Он и меня ждал здесь,Где бредит его мать,Не замечая моей зеленеющей виселицы.Слова не сказав, он и меня покинулРади других деревьев, чтоб в них искать опору.Так сменяют друг друга наши звезды,Женщины и мужчины, тела и вещи:Исход наш неизбежен,И мать другого стала мне матерьюВ этом тройном роковом расставании!

Невидимый мужской хор подхватывает в отдалении.

ХОР.

Ночь надвигается, и вся Вселенная склоняетсяНад окном в ничто!Не вините безумную —Она хотела затворить окно,И потому больны глаза ее.

МАТЬ (хочет бежать, но спотыкается и падает).

Ночь виною моего падения,А птицы смеются, все скок да скок.

«Электро-шок! Электро-шок! Электро-шок!» — кричит громкоговоритель, между тем как все дерево освещается молнией, и в тот же момент звучит зловещий крик птиц.

Смеются надо мной, смеются…

Пока мать Мустафы устремляется со сцены, весь хор повторяет.