Норд-Ост - Алексей Игоревич Иващенко Страница 7

Дом, в котором поругана память отца.

Шёл всю жизнь он единственным курсом вперед,

Ни врагов не страшась, ни трудов.

Чтоб прорваться в кольцо заполярных широт,

Он вморозил корабль в дрейфующий лёд.

И с тех пор, почитай, уж тринадцатый год

Как исчез безо всяких следов!

Где-то в морозном краю,

Таком немилосердном к его кораблю

Не уберёг он «Святую Марию» свою!

(Саня роняет поднос)

(Саня) — НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Быть может, я сошел с ума?!

Я помню строки из письма

От капитана этой шхуны.

(Катя) — НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

— Ромашка, ты ж его читал,

Ну вспомни: ты ко мне пристал

В тот день, как я попал в коммуну.

(Ромашов) — НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

— Но я тебе ещё в тот раз

Чуть было не заехал в глаз!

— Ах да, теперь припоминаю —

Такой зелёненький конверт,

Сначала «Машеньке привет..»

И дальше шло… про Николая.

(Катя) — Где это письмо?

(Саня) — Да в нашей спальне!

В старой моей сумке!

(Кира) — Нереально!

(Саня) — Щас я принесу! Прочтёте сами!

(Катя) — Стой, пойдем со мной, расскажешь маме!

(Н. А.) — НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

(М. В.) — НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Это правда? (Саня) — Ну да!

— Неужели нашлось, боже мой?!

Неужели нашлось? (Саня) — Я сейчас принесу!

(М. В.) — Не сюда! (Катя Сане) — Не сюда!

(Саня) — А куда? (Катя маме) — А куда?

(М. В.) — К Кораблёву домой.

[спальня в школе-коммуне]

(Саня застаёт Ромашова, роющегося в его сумке, и наотмашь бьёт его по лицу)

— А! Ты что! За что?!

Ну ты уж совсем обалдел!

— За то! — А что,

Я так просто рядом сидел.

— Сидел? Сиди!

А в сумки чужие не лазь!

— Ну ты так дал,

Аж прямо щека отнялась!

— Где еще одна страница?

— Что ты скачешь, как чумной?

Я зашёл, хотел умыться,

Порошок искал зубной.

— Вот одна, а где вторая?

Ты же помнишь — было две!

— Я вообще не понимаю,

Разве можно бить по голове?

— Отдай! Убью!

— Ааа! Чего ты, чего ты, чего?!

— Отдай!

— Ты что? Не брал я письма твоего.

Да как ты мог подумать подобную гнусь?

— Клянись!

— Клянусь: не видел, не трогал, не брал!

Нашей дружбой клянусь!

[Квартира Кораблёва]

(Саня Григорьев, Мария Васильевна, Катя, Кораблёв)

(Кораблёв) — НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

(Саня) — Там не окончена строка,

И нету целого куска —

Там просто нет второй страницы!

Она была, но вот беда,

Я не могу понять, куда

Она могла запропаститься.

Куда ж я мог ее девать?

Там было: «Горько сознавать,

Что всё могло бы быть иначе».

Да, так и было, я клянусь,

Да-да, я помню наизусть!

Там дальше шло про неудачи:

«Неудачи преследовали нас. И самая первая из них — ошибка,

За которую приходится расплачиваться ежечасно,

Ежеминутно — та, что снаряжение экспедиции я поручил Николаю.»

— Да, «Николаю».

«Молю тебя — не верь этому человеку! Можно смело сказать,

Что всеми нашими неудачами мы обязаны именно ему.

Не только я один — весь экипаж „Святой Марии“ шлет ему проклятья!»

— Да, «не только я один — весь экипаж „Святой Марии“..»

(Кораблёв) — Нет, это невообразимо!

Ты что-то путаешь! (Саня) — Да нет!

И подпись — вроде псевдонима.

Сейчас я вспомню… Монготимо!

(Кораблёв) — Как? Монготимо?! Что за бред!!

(М. В.) — Нет, это имя мне знакомо,

Лишь буквы путаете вы.

Его звала я Монтигомо,

И это знали лишь вдвоём мы.

Тебе я верю… да… увы!

(уходит)

(Кораблёв)

Ах, Саня, что ты натворил!

Уж лучше б ты остался нем!!

Каким жестоким оказался час,

Что столько лет она ждала!!!

— А что? Я правду говорил!

Зачем темнить-то? — А затем,

Что Николай Антонович как раз

И есть тот самый Николай.

— Так вот кто этот Николай!

Ну что ж, тем хуже для него.

Марья Васильевна теперь поймет,

Что он предатель, а не друг.

— Боюсь, она уж поняла.

Видать, не знаешь ты того,

Что Николай Антонович уж год её супруг.

— Её супруг?!

[Квартира Татариновых]

(Мария Васильевна)

Почему почернел белый снег?

Мир исчез под чёрным сугробом.

Почему густой пеленой

Чёрный пепел окутал весь шар земной?

Свет померк и спасения нет,

И лекарства, что помогло бы

Выжить в этом чёрном снегу,

Я в домашней аптечке найти не смогу.

В душе моей холодный снежный ком,

И греюсь я последним угольком,

Но тлеет он едва-едва…

Прощенья нет ошибке роковой,

Не вправе я считать себя живой,

Пока моя любовь жива.

Любовь моя, что столько лет была

Защитой от неверия и зла,

Любовь, любовь,

Которую я предала.

Есть на полках домашних аптек

Порошки, бальзамы и мази,

И настой целебной травы

От волнений, от сердца и головы.

Но когда почернел белый снег

И небесный свод рухнул наземь,

И трясиной сделалась твердь

Остается лишь это средство…

(Занавес)

(Саня)

— Мне только что сказали…

Неужто это правда?

Но как же так? Но как же так??

Но как же так могло случиться?!

(Николай Антонович)

— Как же так могло случиться?

Кто нам это говорит?

Тот, чей яд еще сочится,

Чей цинизм столь