На огненной черте - Константин Михайлович Симонов Страница 5

Ш у р а. А когда понравится?

В а л я. После войны.

Ш у р а. А война, она знаешь, какая будет?

В а л я. Какая?

Ш у р а. А вдруг длинная-предлинная. Нельзя после войны. Не скоро.

В а л я. Ничего, я терпеливая.

Ш у р а. А я нет.

Молчание. Входят  И л ь и н  и  К о з л о в с к и й, одетый в рваное штатское платье.

И л ь и н. Где капитан?

В а л я. В той комнате.

И л ь и н (Козловскому). Садитесь. Замерзли? Водки хотите?

К о з л о в с к и й. Не откажусь.

И л ь и н. Шура, налей водки товарищу.

Шура наливает в жестяную пружку водки. Козловский пьет.

К о з л о в с к и й. Ну вот. А то прямо из воды — и еще ведут тебя через город.

И л ь и н. А вы что же думали? Сразу: переправился — и полное доверие, да?

К о з л о в с к и й. Нет, я не думал, но все же… Немцы-то стреляли по мне. Довольно наглядно было. Как по-вашему?..

И л ь и н. Что верно, то верно. Потому и водки даем, что наглядно.

Входит  С а ф о н о в.

Товарищ капитан, вот переправился с той стороны, от немцев.

С а ф о н о в (подходит к Козловскому). Здорово! (Пожимает ему руку.) Откуда идешь?

К о з л о в с к и й. Из-под Николаева пробираюсь.

С а ф о н о в. Так. Чего же это ты? Уж лиман перешел, а потом назад к нам?

К о з л о в с к и й. Я узнал в городе, что тут, на поселке, еще наши, — хоть в окружении, да все-таки наши. Я и подумал: чем дальше идти, дойдешь ли, а тут переплыл, и готово.

С а ф о н о в. Документов небось нет?

К о з л о в с к и й. Есть.

С а ф о н о в. Ишь ты. С документами.

К о з л о в с к и й. Девушки, у вас ножниц нет?

Ш у р а. Зачем?

К о з л о в с к и й. Вот пороть нужно рукав.

Валя подходит к нему, помогает распороть рукав.

Партбилет без карточки, конечно. Но главное сохранилось, верно?

С а ф о н о в (рассматривает вымокший партбилет). Верно. Какое звание-то?

К о з л о в с к и й. Младший политрук Василенко Иван Федорович.

С а ф о н о в. Тезки, значит. Что, замерз?

К о з л о в с к и й. Замерз.

С а ф о н о в. Согрели тебя?

К о з л о в с к и й. Согрели.

С а ф о н о в. Это насчет воды у нас плохо, а водка — это у нас есть. Только знаешь, такая жажда бывает, что без воды и водки пить не хочется. Ну, по случаю спасения придется тебе стакан чаю дать. Шура, а Шура!

Ш у р а. Сейчас.

С а ф о н о в. Ты давай сейчас иди спи. Хочешь?

К о з л о в с к и й. Хочу.

С а ф о н о в. Там моя шинель лежит. На ней устройся. А потом мы тебе проверку сделаем и к месту определим. Мне каждый человек нужен. Я тебе отпуск по случаю твоих переживаний не могу дать. Понятно?

К о з л о в с к и й. Понятно.

С а ф о н о в. Иди. Она тебе чай туда принесет.

Козловский идет к двери.

(Неожиданно.) Какой части?

К о з л о в с к и й. 137-й гаубичной.

С а ф о н о в. Кто командир?

К о з л о в с к и й. Чесноков.

С а ф о н о в. Комиссар?

К о з л о в с к и й. Зимин…

С а ф о н о в. Ну, иди, иди, грейся.

Козловский выходит.

В а л я (что-то мучительно вспоминая). Вот не видала я его. Не видала, а голос слыхала. Где я могла его голос слыхать?

С а ф о н о в. Голос слыхала. Фантазия одна. Что он, Шаляпин, что ли, чтобы его по голосу запоминать?

В а л я. Нет, я слышала, Иван Никитич.

С а ф о н о в. Опять свое. Ты чего бегаешь? Тебе тоже спать надо. Ясно?

В а л я. Ясно.

С а ф о н о в. Ну и иди, пожалуйста. А то: голос слыхала. Увидала — интересный военный, конечно, познакомиться сразу захотелось. «Где-то я вас встречала, да где-то я ваш голос слыхала…» Ну, это я шучу, конечно. Ты, главное, спать иди, вот что.

Валя и Шура выходят.

(Ильину.) Панин ушел, что ли?

И л ь и н. Нет, здесь.

С а ф о н о в. Ты ему скажи, чтоб он потом зашел, с ним поговорил. Человек этот, Василенко, вроде человек хороший. Я, конечно, с радостью. Но все-таки пусть поговорит, чтобы порядок был.

Молчание.

Что меня волнует, Ильин, это меня то волнует, что где Глоба. Дошел ли Глоба до наших войск, или не дошел Глоба — это меня больше всего волнует. Потому что помирать я готов, но помирать меня интересует со смыслом, а без смысла помирать меня не интересует. Ну, пошли. (Выходит. В двери останавливается.) Вернись, скажи Александру Васильевичу, чтобы с нами пошел.

Ильин пересекает сцену, заходит в одну из комнат. Из комнаты Сафонова выходит  К о з л о в с к и й. Шинель внакидку, в руках бумажка, приготовленная для закурки. Из двери выходит  И л ь и н, проходит через комнату, вслед за ним неторопливо идет  В а с и н.

К о з л о в с к и й. Товарищ майор, разрешите обратиться?

В а с и н. Да.

К о з л о в с к и й (вглядываясь в него). Только что из окружения. Закурить нет ли, товарищ майор?

Васин, достав баночку, аккуратно насыпает ему махорки.

(Испытующе глядя на него.) Товарищ майор, я вас где-то видал, по-моему.

В а с и н (спокойно). А я вас нет. Простите, ваше звание?

К о з л о в с к и й. Василенко, младший политрук.

В а с и н. А я вас нет, не видал, товарищ младший политрук. (Пауза.) Огонь у вас есть?

К о з л о в с к и й. Спасибо. Есть.

Васин прячет коробку и выходит. Молчание. Козловский один на сцене.

(После паузы, удивленно присвистнув.) Дядя, а?

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Обстановка второй картины. На сцене  Ш у р а. У нее опухшие, заплаканные глаза.

Входит  П а н и н.

П а н и н. Почему глаза заплаканные?

Ш у р а. Ничего. (Плача.) Если бы вы знали, как мне Ильина жалко! Так жалко. (Плачет.)

П а н и н. Шура!

Шура плачет; не отвечая, уходит в другую комнату.

Входит  В а л я.

В а л я. Здравствуйте, товарищ Панин.

П а н и н. Здравствуйте, Валечка.

В а л я. Ох, дела! Сейчас ребятам патроны возила. Как начали строчить, мне мою машину поранили всю, прямо жалко. А меня нет.

П а н и н. Что, совсем машину?

В а л я. Нет, ходит. Я ей говорю: отправляйся на ремонт. А она говорит: разрешите, товарищ водитель, остаться в строю. Я говорю: ну, разрешаю. Так она и осталась. Храбрая у меня машина.

П а н и н. С Ильиным утром вы ездили?

В а л я. Ага. И главное, знаете, я ему говорю: «Дайте я вас еще подвезу, мы быстро проскочим». А он говорит: «Нет, тебе дальше нельзя, я пешком пойду». Ну я пошумела, а потом осталась — приказание! А если бы на машине — все в порядке было бы. Жалко мне его, товарищ Панин.

П а н и н. Что же делать, Валечка, без этого не бывает и, главное, быть не мотает.

В а л я. Я ничего, а вот Шура — видели, наверное?

П а н и н. Видел.

В а л я (почти шепчет, доверительно). Вы знаете, они ведь уже сговорились обо всем с нею, — что там после войны будет, неизвестно. Так они тридцать первого вечером, когда тихо, уже свадьбу решили сделать, а вот сегодня тридцатое, и убили его. Вы представьте себе, товарищ Панин, как это грустно. Вот она и плачет все.

П а н и н (внимательно глядя на нее). А ведь это все неправда, Валечка.

В а л я. Что неправда?

П а н и н. Да вот все, что вы говорите: свадьба… Тридцать первого. Просто так красивее, вот вы и придумали. И грустнее тоже.

В а л я. А разве это хуже, если красивее?

П а н и н. Нет, лучше.

В а л я. Его и так жалко, потому что он правда хороший