Код Независимости - Галина Муратова Страница 4

Которая пыталась в это время прервать экзекуцию нежным своим голоском.

“Не надо… Они же дети…”

Убедила. Дети были отпущены. Пара пошла дальше по своим делам. А Ольга долго не могла придти в себя от случившегося напора, а потом бежала до своего дома со скоростью спринтера. И подружка — за ней.

Больше она эту парочку не встретила ни разу. И Ольга поняла, что её обходят, как нечто опасное и гадкое.

Она такой и была. Потом много раз ей пришлось убедиться в своем несговорчивом нраве.

Допив кофе, Ольга в который раз убедилась в неразборчивости памяти на прошлое. Вместо всяких там сладких пряников и подарков, выудила и бросила глазам скверный и достаточно глупый поступочек маленькой девочки. Дура-дурой. В чем вина-то?

Ольга вышла на балкон. Длинный и широкий, размером почти в тот же проулок, в котором ее жестоко тряс незнакомец.

Как сегодня Ольга понимала, что лет ему было мало, как и той, которую он держал за локоток.

Вспоминая это, Ольга и сейчас почувствовала некоторую ревность и досаду.

Она поняла вдруг, что уже тогда-то в детстве, уже имела знания о том, редком совпадении двоих, которое жизнь может и не подарить.

И ведь не подарила.

И сделала это как бы в отместку за ту детскую шалость и за недетский вопрос, который Ольга помнила и сегодня.

— Что тебе надо? Дрянь, дрянь!

Не знала Ольга на него ответ ни тогда, в легком ее детстве, ни сейчас, глядя на панораму роскошного города. Казалось, он весь — у ее ног, с башенками и храмами, улицами и проулками. И он казался таким доступным в этом высокомерном обозрении. Будто его можно было свернуть, как носовой платок, и опрокинуть в кармашек, как бутоньерку, пристегнуть. Но это только казалось.

Ольга стояла на балконе своего офиса. И этаж был очень высоким. И она казалась на этой чужой высоте маленькой девочкой, которую легко отучили когда-то от всяких легкомысленных шуточек.

А локоточков её и вовсе было рассмотреть нельзя.

Да и некому было.

Провансальная тетрадь,

2 ноября 2021

Раут

Шкаф был разоблачён полностью, но скрытой тайны в нем не оказалось. Свергнутый на пол гардероб не обновлялся. Надеть было нечего. Переворошив его повнимательнее еще раз, Глаша сдалась и удалилась на кухню. Раздраженно погремев кастрюлями, так ничего и не придумав, она вернулась в комнату и присела возле кучи свергнутых платьев. Села и стала думать, как бы ей одеться: поэффектнее или построже, идя на эту странную встречу.

И нужно ли вообще туда идти. Глаша решительно вздохнула, поднялась с пола и стала развешивать платья свои и блузки опять в шкаф. Ничего из этого гардероба ей не пригодилось, а идти за обновой, это было совсем уж странным.

Её позвала к себе бывшая и давнишняя приятельница. И пригласила для того, чтобы подарить ей книжку, исполненную и изданную ею самой. Книжка стихов.

Подруга всегда сочинительством занималась, но Глаша относилась к этой ее страсти снисходительно, и старалась не читать ее опусы, чтобы не пришлось что-то высказывать по этому поводу.

Подруга стала женой крупного чиновника, жили они в большой квартире в центре города, с окнами на Неву. Глафира там не была ни разу, но как-то на досуге вычислила окна ее квартиры, гуляя по набережной. Окна были очень высокими, с овальной сверхрамой. За ними были нарядные маркизы, которые надежно скрывали жизнь за этими окнами от чужих.

Развесив всю одежду, Глаша извлекла из шкафа кота, который лениво устроился спать на мягкой сумке с зимними теплыми вещами.

— Ходь сюда…

Она погладила недовольную пушистую морду питомца своего и тут же бережно уложила его на диван. Кот мяукнул и тут свернулся клубком, явно выражая приказ — его не беспокоить.

Глафира вернулась на кухню и, ничего не придумав о предстоящем визите, решила сварить себе овсянку.

Она всегда побеждала свою нерешительность и всякие страхи — стряпней. Это были пироги или блины. Или борщи вдолгую.

В этом была некая ритуальность и, как ни странно, находился выход, приходило неожиданное совсем решение любой нескладной ситуации.

Каша была сварена, был даже приготовлен по ее особому рецепту кофе, но решения не состоялось.

Глаша не то, чтобы стеснялась своих обыкновенных нарядов и поэтому не очень хотела быть в этом визите. Она стеснялась своей нестрижки и возможных прямолинейных вопросов подруги по этому поводу, на которые она очень не хотела бы отвечать.

Но если она пойдет в этот дом с высокими окнами, то её обязательно усадят за стол, который будет украшать бутылочка изысканного вина, а там и беседа подразумевается. Сердечная.

Глаша металась вся в сильных сомнениях по нужности этого визита. Всё в ней было против оного. Но не пойти — значит обидеть приятельницу. И хоть они давно не общались, но книга, которую хотели подарить ей, делала этот визит обязательным. Иначе — разрыв и обида. А этого не хотелось. Глафира не любила и не умела обижать людей. Она их любила. Была в ней такая слабость, она боялась обидеть, даже если это шло в ущерб собственным интересам.

Впрочем, интересы у Глафиры были очень скромными, и какими-то блеклыми. И даже кот ее это понимал и успешно пользовался любовью к себе.

Глафира подошла к окну, глянула на знакомый ей с детства, металлический пейзаж, из гаражей. Они занимали почти весь большой двор, и Глафире хорошо были видны их рыжие от ржавчины крыши.

И вдруг он увидела мелкую женскую фигурку в курточке с капюшоном. Фигурка, борясь с порывами ветра, опустилась на корточки и стала наносить краску на рыжину крыши. Та мгновенно преображалась под ее кисточкой и меняла цвет на ярко-белый. Делала она это и ловко и быстро. Глафира даже залюбовалась.

Из-под кисти будто выдвигалась ровная белая чистота. И женщина виделась Глафире какой-то нереальностью. Было превращение крыши этой каким-то невыученным когда-то уроком. А теперь вдруг повеяло далекой жалостью, что не выучил, просмотрел, пренебрег.

Чистое пространство крыши всё росло, а Глафира всё не отходила от окна, любуясь ладностью хрупкой малярши.

К гаражу подъехала машина. И тюнинг на её сером корпусе был ромашковый. Они были везде: на крыше, багажнике, дверях, капоте. Крупные ромашки блистали солнечными своими сердцевинками. И казалось, заполнили двор полностью. Машина посигналила. Но малярша не отреагировала.

Она явно никого не ждала у себя на крыше. Она продолжала свою