Эмиль Верхарн: Стихотворения, Зори. Морис Метерлинк: Пьесы - Морис Метерлинк Страница 10

Корсаж распахнутый подставив всем глазам,

Тряся от хохота шарами груди дойной.

Вот Тенирс, как колпак, корзину нацепил,

Колотит Бракенбург по крышке оловянной,

Другие по котлам стучат что стало сил,

А прочие кричат и пляшут неустанно

Меж тех, кто спит уже с ногами на скамье.

Кто старше — до еды всех молодых жаднее,

Всех крепче головой и яростней в питье.

Одни остатки пьют, вытягивая шеи,

Носы их лоснятся, блуждая в недрах блюд;

Другие с хохотом в рожки и дудки дуют,

Когда порой смычки и струны устают, —

И звуки хриплые по комнате бушуют.

Блюют в углах. Уже гурьба грудных детей

Ревет, прося еды, исходит криком жадным,

И матери, блестя росою меж грудей,

Их кормят, бережно прижав к соскам громадным.

По горло сыты все — от малых до больших;

Пес обжирается направо, кот налево…

Неистовство страстей, бесстыдных и нагих,

Разгул безумный тел, пир живота и зева!

И здесь же мастера, пьянчуги, едоки,

Насквозь правдивые и чуждые жеманства,

Крепили весело фламандские станки,

Творя Прекрасное от пьянства и до пьянства.

Равнины

Перевод С. Шервинского

Вкруг малого села, приземистых домов,

Где колоколенка, алея черепицей,

Встает, увенчана позолоченной птицей,

Где кузнецов меха, где сети рыбаков,

Здесь, где нежданно вид переграждаем чащей,

И здесь, где черные мычат в траве быки,

Где с сеном движутся воза, как бугорки,

Где парус вдалеке виднеется торчащий,

На фоне радужном весь красный, о волнах

Напоминающий и песне, что в просторе

Поутру моряки поют, пускаясь в море,

О солнечной реке, блестящей в лезвиях, —

Всё клевер да овес, луга и луговины,

Повсюду — поле льна, повсюду — поле ржи,

До горизонта, вплоть до пурпурной межи,

Безбрежность зелени — равнины и равнины.

Като

Перевод В. Шора

Слюну с могучих морд коровьих отерев,

Перекидав навоз и освежив подстилку,

В рассветном сумраке дверь хлева отперев

И подобрав платок, сползающий к затылку,

Засунув грабли в ларь и подоткнув подол,

Като, дородная и дюжая девица,

Садится на скамью. Скрипит дощатый пол,

А в полутьме фонарь мигает и дымится.

Ступни в больших сабо. Подойник между ног.

Передник кожаный стоит на ней бронею.

Шары-колени врозь. И розовый сосок

Она шершавою хватает пятернею.

Струя тугая бьет, и пузыри кипят,

И ноздри скотницы вдыхают запах вкусный

Парного молока — как белый аромат,

Которым нас весной дурманит ландыш грустный.

И приходя сюда три раза в день, она

Лениво думает о будничной работе,

О парне-мельнике и о ночах без сна,

О буйных празднествах неутолимой плоти.

А парень ей под стать: в руках подковы мнет;

В возне любовной с ней он неизменно пылок,

Таскает он кули. А как она придет —

Он жирный поцелуй влепляет ей в затылок.

Но держит здесь ее коровьих крупов строй.

Коровам нет числа: их десять, двадцать, тридцать…

Стоят они, застыв, хвостом взмахнут порой,

Чтоб от докучных мух на миг освободиться.

Чисты ль животные? Лоснится шерсть всегда.

Откормлены ль? Мяса мощны у них на диво.

От их дыхания бурлит в ведре вода;

Кой-где от их рогов стоят заборы криво.

Желудков и кишок вместительных рабы —

Всегда они жуют, ни голодны, ни сыты,

Муку иль желуди, морковь или бобы.

Сопят, довольные, и тычутся в корыта.

Иль пристально глядят, как пухлая рука

Проворно полнит таз нарубленной ботвою,

Иль устремляют взор на щели чердака,

Где сено всклоченной их дразнит бородою.

Из глины, смешанной со щебнем, слеплен хлев;

А крыша — чуть сидит на скошенных стропилах:

Солома ветхая, изрядно подопрев,

От ливня сильного укрыть уже не в силах.

Гнетет животных зной, безжалостен, суров;

Порой полуденной стоят в поту коровы,

А в предвечерный час на мрамор их задов

Ложится, как рубец, заката луч багровый.

Как в топке угольной, в хлеву пылает жар;

От мест, належанных в подстилке животами,

И от навозных куч исходит душный пар,

И мухи сизые жужжат везде роями.

От глаз хозяина и бога вдалеке —

Ни фермер, ни кюре в хлеву не станут рыскать —

Тут с парнем прячется Като на чердаке,

И может вдоволь он и мять ее и тискать,

Когда скотина спит, хлев заперт на засов

И больше не слыхать протяжного мычанья, —

И только чавканье проснувшихся коров

Тревожит полноту огромного молчанья.

Воскресное утро

Перевод А. Голембы

О, трепетная рань святого захолустья,

Когда еще река вся в золоте стрекоз,

И в промельках ветвей и камышовых слез

Еще кленовый мост на солнце нежит брусья!

Цветущих луговин пестреющие устья,

И цоканье подков в конюшне, и оброс

Свинарник визгами веселий и угроз:

Даянья скотницы исчезли в жадном хрусте!

О, утренняя тишь! Блаженный час, когда

Накидок и чепцов покорные стада

Вплывают в городок, где божий храм беленый,

Где млеют яблоки, где шпанских вишен звоны,

Где в томной синеве над самой головой

Внезапных простынь залп с веревки бельевой!

Крытый ток

Перевод А. Голембы

Он высится в лугах громадою беленой.

Оштукатуренный и крытый камышом,

На расстоянии заметен он большом,

А сбоку, под стрехой, ютится мох зеленый.

Вот дикая лоза к стене прильнула сонной.