Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее - Джозеф Хенрик Страница 7

мере отчасти, способностью изготавливать инструменты, оружие и укрытия, подходящие для конкретной среды, а также контролировать огонь и использовать разнообразные источники пищи — мед, дичь, плоды, коренья, орехи. Многие исследователи указывают и на навыки взаимопомощи и разнообразие форм социальной организации[8]. Все охотники-собиратели нашего вида налаживают тесное сотрудничество в пределах семей, а в некоторой степени и на более крупных масштабах в диапазоне от групп из нескольких семей до племен численностью в тысячи человек. Формы социальной организации различаются между собой по фантастическому множеству параметров: это могут быть и разные правила принадлежности к группе и групповой идентичности (например, племенные группы), и разные правила, регулирующие брак (кузенные браки, см. главу 9), обмен, дележ, вопросы собственности и права на жительство. Даже если брать только охотников-собирателей, в распоряжении нашего вида больше форм социальной организации, чем у всех остальных приматов, вместе взятых.

Все эти наблюдения в целом верны, однако они лишь в очередной раз сводят все к вопросу, как и почему люди обрели способность создавать необходимые орудия, методы и формы организации, чтобы приспосабливаться к настолько разнообразному окружению и прекрасно себя чувствовать. Почему другие животные так не могут?

Чаще всего на это отвечают, что мы просто разумнее. У нас большой мозг, обладающий колоссальными способностями к переработке информации и другими выдающимися ментальными качествами (например, у нас больше рабочая память), и все это позволяет нам решать задачи творчески. Скажем, мировые светила эволюционной психологии утверждали, что у людей в ходе эволюции возник “импровизационный интеллект”, благодаря которому мы формулируем причинно-следственные модели мироздания. Затем эти модели позволяют нам изобретать полезные орудия, приемы и стратагемы, что называется, на ходу. Согласно такой точке зрения, человеческая особь, перед которой стоит какая-то задача, связанная со средой обитания, например необходимость охотиться на птиц, разгоняет свой большой мозг примата до предела, логически заключает, что древесина хорошо запасает энергию упругой деформации (причинно-следственная модель), после чего принимается за изготовление луков, стрел и пружинных капканов для ловли птиц[9].

Альтернативная или, скорее, дополнительная точка зрения предполагает, что наш огромный мозг наделен огромным количеством генетически обусловленных когнитивных способностей, развившихся в результате естественного отбора, чтобы решать самые важные и периодически повторяющиеся задачи, встававшие перед нашими предками охотниками-собирателями. Часто считают, что эти задачи относились к нескольким конкретным областям: поиску пищи, воды, брачных партнеров и друзей, а также избеганию инцеста, змей и болезней. Эти когнитивные механизмы при учете окружающих обстоятельств загружают в себя информацию о конкретной проблеме и выдают решения. В частности, психолог Стивен Пинкер давно утверждает, что мы так умны и гибки “не потому, что у нас меньше инстинктов, чем у других животных; это потому, что у нас их больше”[10][11]. Такая точка зрения предполагает, что, поскольку наш вид очень долго полагался на выслеживание добычи и охоту, вероятно, у нас развились специальные психологические навыки, которые включаются и снабжают нас умением выслеживать и охотиться, стоит нам попасть в соответствующую обстановку (как бывает у кошек).

Третий распространенный подход к объяснению экологического доминирования нашего вида делает упор на просоциальность — способность налаживать тесное сотрудничество как интенсивно, в самых разных областях, так и экстенсивно в больших группах. Идея здесь в том, что естественный отбор сделал нас существами общественными и склонными к взаимопомощи, после чего мы совместными усилиями захватили планету[12].

Таким образом, три главные гипотезы, объясняющие экологический успех нашего вида, — это (1) общий интеллект, или способность разума перерабатывать информацию, (2) специализированные ментальные способности, возникшие в ходе эволюции, чтобы обеспечить выживание охотников-собирателей из нашего эволюционного прошлого в соответствующих экосистемах, и (3) инстинкты взаимопомощи, или социальный интеллект, обеспечивающий высокий уровень кооперации. Все три попытки объяснения — составные части, позволяющие выстроить более полную картину человеческой природы. Однако, как вскоре будет показано, ни одна из этих гипотез не объясняет ни экологического доминирования нашего вида, ни его уникальности, если первым делом не признать, насколько сильно мы опираемся на огромный массив информации, позволяющей приспособиться к жизни в определенных местах. Эта информация передается через культуру, и ее невозможно накопить за одно поколение ни в одиночку, ни группой — нам для этого просто не хватит ума. Чтобы понять природу человека и причины нашего экологического доминирования, прежде всего нужно изучить, каким образом культурная эволюция порождает сложные наборы практик, верований и мотиваций, способствующих адаптации.

Пропавшие первопроходцы-европейцы, о которых мы узнаем из главы 3, расскажут нам, чего стоят наш хваленый интеллект, мотивации, подталкивающие нас к взаимопомощи, и наши специализированные ментальные способности. Однако, прежде чем пускаться в путь вместе с этими исследователями, мне бы хотелось в качестве разминки поколебать ваши представления о том, насколько наш вид умен по сравнению с другими приматами. Да, мы, конечно, умны по меркам земных тварей, однако отнюдь не настолько, чтобы это объясняло наш колоссальный экологический успех. Более того, хотя некоторые когнитивные фокусы даются нам, людям, сравнительно легко, в других мы не достигаем таких успехов. Многие наши ментальные особенности, как достоинства, так и недостатки, можно предсказать, если понимать, что наш мозг развивался и рос в мире, где основное давление отбора было направлено на способность приобретать, хранить, организовывать и передавать дальше непрерывно растущий корпус культурной информации. Способности к культурному обучению, как и естественный отбор, запустили “слепые” процессы, которые на протяжении поколений позволяют вырабатывать приемы гораздо более умные, чем придумал бы любой отдельный человек или даже группа. Во многом наш так называемый интеллект — это не врожденные мыслительные способности и не огромная совокупность инстинктов, а накопленный арсенал ментальных орудий (таких как целые числа), навыков (умение различать правую и левую сторону), понятий (маховик) и категорий (названия основных цветов), которые мы усваиваем от поколений предков через культуру[13].

Прежде чем мы начнем соревноваться с обезьянами, позволю себе краткое терминологическое отступление.

На страницах этой книги слова социальное обучение всегда описывают ситуацию, когда отдельная особь учится чему-то под влиянием других, и в это понятие входят самые разные психологические процессы. Индивидуальное обучение имеет место, когда особи учатся через наблюдение или прямое взаимодействие с окружающей средой, а это происходит в самых разных ситуациях — от умения рассчитать оптимальное время для охоты, наблюдая, когда появляется та или иная добыча, до обучения методом проб и ошибок при работе с разными орудиями для рытья земли. Так что индивидуальное обучение тоже охватывает много разных психологических процессов. Таким образом, самые простые формы социального обучения — это всего лишь побочный продукт пребывания в обществе