Лесная гвардия - Сергей Иванович Зверев Страница 6

Канунников лишь коротко кивнул. Он и сам уже понял: раз его ищет гестапо, то находиться в доме Анны – значит рисковать ее жизнью. Соседи могут доложить эсэсовцам о скрывающемся беглеце, может нагрянуть свекровь Агнешки, немецкий офицер решит более настойчиво приударить за приглянувшейся ему паненкой. И тогда и он, и его спасительница окажутся в лапах фашистов, в каменном мешке для пыток в отделе гестапо, откуда нет выхода. Дикий лес, ледяные болота, где нет людей, – вот спасение, только там у него есть шанс выжить и, может быть, выйти к советской границе.

Так далеко Канунников не решался заглядывать даже в мыслях, ведь он беглый узник без документов и знания языка. При таком раскладе у него почти нет шансов выжить в немецком тылу и уж тем более преодолеть триста километров до своих, это расстояние сейчас казалось непреодолимым.

Пока он сосредоточился на том, как покинуть поселок незаметно и найти в лесу для себя безопасное укрытие.

«Оттуда сделаю пару вылазок к железке и буду двигаться на восток, к своим».

Саша на ощупь надевал чужие вещи, которые приготовила ему Агнешка, внимательно вслушиваясь в ее торопливые объяснения.

– Идете прямо по тропинке, она узкая, почти неприметная, по ней местные ходят в лес за грибами. Перед подъемом на холм поворачивайте налево и дальше – прямо, прямо. Будут заросли вдоль реки. Глубоко в них не заходите, вокруг речки много заболоченных мест. У нас собака раз так сбежала, и ее засосало в болото, мы потом по ошейнику только и опознали место. Ой, – спохватилась женщина. – Простите, волнуюсь и болтаю что попало. В общем, там есть переправа, такой сгнивший мостик через речушку, он, конечно, почти развалился, но на ту сторону перебраться можно. Местные ребятишки вброд переходят, но это – летом, а сейчас вода холодная, да и течение очень быстрое. – Она сунула в руку Александру кожаный увесистый ридикюль. – Вот, я собрала здесь все необходимое. Нож, лекарства, теплые вещи, еда, спички. У меня нет плащ-палатки, или как это называется. Деньги я тоже вам положила. Не знаю, пригодятся ли. И еще удостоверение мужа, это его водительская карточка, он сам управлял нашим грузовиком – развозил лекарства по аптекам. Ему нравилось, хотя соседи посмеивались, что всеми уважаемый пан лично садится за руль… Ох, я опять мелю языком от волнения! Если что забыла, скажите. Посмотрите все сами, не представляю, как вы сможете находиться в лесу. Я ужасно волнуюсь, аж трясет всю. Вам надо добраться до станции в Вишнице, там гораздо меньше патрулей. Станция во Влодаве ближе, но там дальше – лагерь, а значит, патрули. Вы совсем не похожи на моего мужа, но, может, удастся купить билет и пробраться ближе к границе. Своим ходом вы вряд ли границу пересечете – вы больны, а там немцы… – задумчиво проговорила женщина. – Или, может, вам стоит, наоборот, поехать в Варшаву, затеряться в большом городе среди людей. Даже не знаю, вы ведь не говорите по-польски. Ох, может… вам говорить, что вы немой? Но как же вы скажете… Ах, это невыносимо, просто кошмарно, похоже на ловушку! – Она снова закрыла лицо ладонями, совершенно оглушенная страхом перед полной безысходностью.

Канунников ласково провел кончиками пальцев по мягким волосам, почувствовал, как она содрогается от беззвучных слез.

– Анюта, Анечка, спасибо вам. Вы сделали для меня очень много, дали возможность передохнуть, набраться сил. Я не знаю, как выберусь к своим, но я выберусь. У меня теперь есть одежда, даже документы, деньги. Все непременно получится, я верю. И вы поверьте. Нет ничего хуже, чем жить без надежды. Именно она придает силы в самой трудной ситуации. Знаете, в лагере сразу видно тех, кто лишился надежды избежать смерти, обхитрить ее. Вот такие погибают первыми, умирают оттого, что потеряли желание жить. Я выжил один из всего нашего барака. Цена моей жизни теперь – сотни жизней людей, которые помогли мне бежать. Значит, я обязан жить, бороться, пока есть силы. Слезы и страх – они только отнимают время и силы, так что не переживайте о будущем, верьте в нашу счастливую звезду. Два дня я буду прятаться в лесу, чтобы лагерная охрана закончила облаву, а потом двинусь, как вы сказали, вдоль железной дороги к Вишнице.

Женщина мелко затрясла головой в знак согласия. Правильная мысль – ненадолго затаиться, ведь немцы сейчас могут усилить проверки на вокзалах и в поездах, чтобы найти беглеца. Она снова зашептала осипшим от сдавленных слез голосом:

– Да-да, вы верно решили. Лучше подождать. У болота, недалеко от мостика, есть «женское дерево», оно похоже на девушку с длинными волосами, поэтому местные жители так его прозвали. В его дупле я оставлю вам записку и продукты. Поеду в город с утра, может, удастся узнать что-то полезное для вас. До границы очень далеко, и там военные действия. Может, спрячетесь в монастыре или в деревне, подальше от города.

От волнения испуганная Анна снова путалась и суетилась, перебирая безопасные варианты.

Канунников твердо перехватил ручку саквояжа, начал подниматься по лестнице:

– Не пишите записку, вас могут вычислить. Я повешу болотную осоку на ветки «женского дерева». Она будет знаком, что вы можете оставить продукты в дупле. Если его не будет, уходите, просто уходите. Вы сделали очень много, не побоялись фашистов и спасли мне жизнь. Не стоит рисковать вашей.

Анна вдруг порывисто схватила лейтенанта за руку: как же страшно отпускать его в неизвестность, почти на верную смерть.

– Если бы я могла, я сожгла бы этот лагерь! Я освободила бы всех заключенных, я кричала бы на площади и убедила бы жителей восстать против фашистов. Я готова рисковать, чтобы спасти невинных людей.

Канунников пожал ей руку в знак понимания и задержал в ладони ее горячие пальцы. Так, рука об руку, они дошли до входной двери. Горячий шепот коснулся его уха:

– Сейчас выходите на крыльцо, потом через заднюю калитку на пустырь и – прямо в лес. А там по карте, как я вам объясняла. Через сутки утром я приду к «женскому дереву».

Саша пожал узкую ладошку, толкнул дверь и шагнул в черноту навстречу своим страхам.

Глава 2

Скрип деревянных ступеней, шуршание пожухлой травы под ногами, тихий стук калитки – казалось, в абсолютном предрассветном безмолвии любой звук разносится на сотни метров по округе.

«Это страх, от напряжения шалят нервы. Все спят, никто не услышит, дом