Война как искусство. Беседы с мастером: как применить стратегии в реальной жизни - Сунь-цзы Страница 3

К предполагаемому моменту жизни Сунь У (VI–V вв. до н. э.), когда период Чуньцю близился к завершению, основная борьба развернулась между царствами Цинь, Чу, Ци и Цзинь (см. карту). Каждое из них по-своему представляло себе дальнейшее развитие региона, что было обусловлено их местоположением и, следовательно, культурными особенностями. Циньцы постепенно завоевывали Китай с северо-запада, Чу опиралось на земли юга, Ци занимало доминирующее положение на востоке, и, наконец, Цзинь, находясь в центре, сталкивалось со всеми вызовами сразу.

Сунь У происходил из Ци. Политики и мудрецы восточной части Поднебесной[3], куда относилось и царство Ци, в это время славились тонким, изворотливым умом, склонным к сложным интригам. Поэтому неудивительно, что Сунь У (если считать сведения о его происхождении достоверными) выступил автором трактата, исполненного тактического изящества и использующего философию общекитайского стратегического масштаба. Царство Ци всегда больше воевало «умением», а не «числом», такова была его историко-географическая судьба.

Даже согласившись с тем, что автор трактата жил и творил в царстве Ци в V–VI вв. до н. э. (а значит, был современником Конфуция), мы с вами, дорогой читатель так или иначе встаем перед проблемами общей сохранности Сунь-цзы бин фа, проблемой его передачи и нескольких вариантов текста, которые до сих пор так и не решены. Три известные науке гипотезы, датирующие памятник соответственно VI–V, V и IV вв. до н. э., тем не менее не отменяют того, что в известном нам виде трактат окончательно сложился, вероятнее всего, только к имперскому времени, к периоду Западная Хань (III в. до н. э. – I в. н. э.). Поэтому точное время его написания установить объективно сложно, т. к. текст может включать в себя разновременные «напластования», что создает известные трудности в понимании[4]. Следовательно, и попытки приписать его полное авторство какому – либо одному полководцу или мыслителю – скорее искусственны. Ни Сунь У, ни Сунь Бинь, ни кто-либо еще не могут претендовать на единое авторство в силу того, что формировался он в течение достаточно длительного времени, значительно пережив эпоху своего зарождения.

А значит, рассматривать Сунь-цзы бин фа логично скорее в общей связи со всей китайской культурной традицией, поскольку, так или иначе претерпев редактуру, он в любом случае впитал в себя традиции всех основных философских направлений, от конфуцианства до легизма и даосизма, являя собой слепок со всей китайской культуры. В этом – еще один секрет его уникальной привлекательности для читателя. Общая внутренняя логика трактата вне его военной составляющей прослеживается именно в синтезе всех философских традиций[5].

Вопросы структуры и содержания

Особенности строя китайского языка. Важность контекста и грамматики. Понятие паралеллизма

Читателю, должно быть, неоднократно доводилось слышать о «многозначности» китайских иероглифов и о том, что ту или иную фразу невозможно перевести однозначно. Представьте себе такую картину: некто неизвестный любопытствующий увидел где-нибудь последовательность иероглифов, она его чем-то заинтересовала, и, попав под ее мистическое обаяние, он решил во что бы то ни стало узнать, что же сие значит на его родном языке. После некоторых исканий он находит человека, которого ему аттестовали как «специалиста в китайском». И что же он услышит? Почти гарантированно – фразу: «Нууу, этот иероглиф столько всего может значить, просто так не переведешь». Сей ответ наверняка будет подкреплен демонстрацией пугающе длинной словарной статьи, порой занимающей целый лист и, действительно, включающей в себя более десяти (а то и больше) различных значений одного и того же иероглифа. После чего, как правило, впечатленный любопытный изумленно вопрошает: «Да как вы вообще все это учите и хоть что-нибудь понимаете?!» – и на этом все попытки узнать перевод загадочной фразы заканчиваются, а продемонстрировавший словарную статью знаток возносится в его глазах выше всякого допустимого в приличном обществе уровня[6].

Однако же, будь наш незадачливый исследователь чуть более настойчив, ему после этого наверняка должен был прийти в голову простой, но очень важный вопрос: «А действительно, как понять-то?!» И вот на него добросовестный «специалист», если только он, конечно, специалист без кавычек, немедленно должен ответить: «Контекст нужен». Подводный камень тут следующий: иероглифы действительно многозначны, однако китайский язык, как и любой другой, имеет своей целью передачу информации в письменном и устном виде, следовательно, в данной конкретной языковой ситуации тот или иной иероглиф может иметь только одно значение, в худшем для переводчика случае его многозначность при этом будет использована автором для аллюзии на какое-либо явление, связанное с другими значениями иероглифа и придающее сказанному глубину и многогранность (вот он – кошмар переводчика), однако иероглиф ни в коем случае не будет иметь двух разных значений для одного и того же случая. Иначе он перестает быть адекватным языковым средством – не может передать непосредственно то значение, которое вкладывал автор. И вот именно тут, в силу структурных особенностей китайского языка, невероятную важность обретает контекст. Поскольку китайский иероглиф не изменяем морфологически [он тождественен одному слогу (иероглиф – еще не слово, слово также может состоять из двух и более слогов, однако в классическом письменном языке односложных слов большинство) и никак не изменяется посредством каких-либо флексий (приставок, суффиксов, аффиксов и окончаний)], то основными грамматическими инструментами становятся его место в предложении и использование служебных (или, как принято говорить в традиционной китайской науке, «пустых») слов, разграничивающих знаменательные части предложения.

Порядок слов принимает строго определенный вид: сначала группа подлежащего (если надо – то с определениями и обстоятельствами), затем группа сказуемого (при необходимости также оформленная обстоятельствами), и потом, если необходимо, – группа дополнения (также, возможно, с определениями к нему). Соответственно, значение того или иного иероглифа в предложении, помимо собственно словарного значения лексической единицы, определяется еще и его местом в данной структуре [П] – [С] – [Д]. То есть контекст крайне важен уже на уровне предложения – где именно стоит тот или иной иероглиф и несет ли он значение действия (то есть является предикатом), либо он – предмет и выступает субъектом/объектом. Так, если речь идет о развернутом тексте, то контекст важен уже с точки зрения знания читателя о том, кто или что является субъектом/объектом. В китайской традиции письменного языка часто принято опускать уже упомянутые ранее подлежащие, подразумевая, что читатель помнит и понимает, какой субъект введен ранее (например в заглавии или первом предложении), а также заменять подлежащие и