Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков Страница 23

офицеру – командиру бригады… предоставлялись большие права»[363]. «Выехав из России по распоряжению кавказского начальства с урядниками, я здесь очутился в положении антрепренёра, – писал А. И. Домонтович. – Урядники зависят в решении денежного вопроса, офицеры получают оговоренное содержание от персидского правительства, а я даже не имею никакого указания от начальства, в каком отношении они должны стоять ко мне. Власть полкового командира со всеми его действительными правами, едва ли достаточна при таких обстоятельствах. Здесь, в среде мусульманского, фанатического, ни в чем не ценящего свою жизнь народа, мы поставлены с требованием различных стеснительных и не всегда понимаемых ими правил. Малейшая оплошность, замедление офицеров в исполнении моих указаний может принести зло»[364]. Впоследствии постоянные требования полковника об увеличении его полномочий были расценены как неумеренное стремление возвыситься, о чём будет сказано ниже. Однако с точки зрения военного он рассуждал совершенно справедливо. Несмотря на громкое название должности, которую он занимал, хорошее жалование, А. И. Домонтович был лишь инструктором и главой инструкторской миссии. Ему явно не хватало полномочий и статуса, как по отношению к формируемому подразделению, так и к русским инструкторам. Он не был «полноличным» и полномочным командиром ПКБ, а являлся «обыкновенным офицером-инструктором»[365], который только лишь заведовал обучением части кавалерии. В любой момент его положение и приказы могли быть оспорены или даже не выполнены его же подчиненными. Вся власть Заведующего базировалась на шахском расположении. «Единственная внешняя опора ему (делу обучения персидской кавалерии —

О. Г.) – только Его Величество Шах, разные же влиятельные лица более или менее вредят ему», – писал по этому поводу А. И. Домонтович[366]. Лишиться расположения Насреддин-шаха, не выполнив его пожеланий (не говоря уж о приказах), означало в иранских условиях лишиться и авторитета в глазах «казаков». А учитывая сложности в отношениях с мухаджирами, это могло привести к значительным проблемам в деле формирования части и нанести ущерб русским интересам. К тому же он не мог самостоятельно распоряжаться «казаками» и офицерами ПКБ, что также вредило и российским интересам, и статусу полковника в глазах подчиненных[367]. Не была точно определена и позиция Заведующего по отношению к русским инструкторам. Формально другие офицеры-инструкторы были назначены лишь в помощь А. И. Домонтовичу. Они находились в Персии на равных правах и различались только чинами в российской армии. Никакими документами отношения между ними не регулировались. Российские же законы действовали здесь опосредованно: все инструкторы получали жалование от иранского правительства и подчинялись ему. Поэтому в некоторых случаях офицеры-инструкторы могли «забывать» о соблюдении субординации, а дисциплинарных санкций к ним применить Заведующий формально не мог.

С первых месяцев знакомства с персидской жизнью А. И. Домонтович осознал, что в иранской армии внешний вид, знатность и полномочия имели куда большее значение, нежели чины и звания. «Во время моего пребывания в Тегеране, – писал он, – я неоднократно замечал, с каким обидным недоверием смотрели там на иностранных офицеров, приезжающих в Персию налегке как бы с единственной целью нажиться»[368]. Для первой поездки в Иран его снабдили по российским меркам большой суммой денег – 220 рублей жалования в месяц, по 16 рублей суточных и 100 рублей на наем переводчика. «Моё преувеличенное мнение относительно громадности отпущенной мне суммы было первой ошибкой в числе других подобных объясняемых незнанием условий персидской жизни», – писал А. И. Домонтович впоследствии[369]. Не случайно, что в первую очередь по возвращении из первой поездки подполковник «постарался как можно шире обставить себя в материальном отношении». Он обзавелся «хорошим выездом» в виде пары вороных черноморских упряжных лошадей и экипажа. «По отношению обмундирования из прежней моей службы в Кубанском войске осталось только умение носить казачье платье, а это не последнее дело. Весьма неказистую фигуру представляет человек, нарядившийся в незнакомый ему казачий костюм. Такие люди, часто встречающиеся на Кавказских минеральных водах, создали даже особый тип московского черкеса», – вспоминал А. И. Домонтович. Поскольку на время командировки в Персию он был зачислен по Кубанскому казачьему войску, то приобрел себе соответствующее обмундирование, дорогое оружие и седельное снаряжение[370]. Следует заметить, что все указанные меры не оказались излишними. Об этом свидетельствует авторитет, завоеванный полковником среди своих подчиненных и у шаха.

Не зная целей российского правительства, полковник считал, что должен реально реформировать кавалерию, превратив ее в боевую силу. Он действовал как исполнительный офицер и командир. Подтверждением этому могут служить как цитировавшиеся планы организации обучения, составленные после первой поездки, так и донесение о планировавшейся шахом реформе армии. В сентябре 1879 г. Насреддин-шах создал комиссию для этих целей. А. И. Домонтовичу было предложено составить мнение о предмете ее работы, что он и сделал. Судя по документу, российский офицер исходил из практических соображений. «В прилагаемых мною проектах видна главная забота о достижении внутренней сплочённости Персидского государства, состоящего из разнородных провинций, без прочной общей связи. Число войск 50–60 тыс., организация резерва для определённой цели подтверждает это», – резюмировал А. И. Домонтович свои выкладки[371]. Однако в донесении российскому начальству он спрашивал: «Насколько выгодно для нас улучшение военных сил Персии?». И сам же отвечал отчасти: «Имея такое устройство Персии, конечно же, опасно для России, но, с другой стороны, она не будет представлять этапной дороги, весьма удобной для беспрепятственного перехода малочисленного кризиса (так в тексте; видимо, следует читать «корпуса» – О. Г.) английских войск, хотя бы из Бендер-Бушира; конечно, если того же пожелает Персия, – это же вопрос дипломатический и меня не касающийся»[372].

Именно в силу указанных причин А. И. Домонтович добивался для себя прав командира части по русскому образцу и статуса главы русской военной миссии. В условиях, когда статус командира бригады имел большее значение, нежели его чин, требования А. И. Домонтовича выглядели уместными. «В такой стране, как Персия, не имеющей законов (по европейскому типу и соответствующей системы их исполнения – O. Г.), в которой даже высшие сановники только хитростью добиваются своих целей, положение русской военной миссии, имеющей дело с самым свободным народом, не признающим почти никакой власти, [каковым] считаются мухаджиры. Положение это можно сравнить с положением людей, стоящих над кратером действующего вулкана», – писал он[373]. Как точно обозначил в своих воспоминаниях служивший в Персии в начале XX в. Константин Николаевич Смирнов, «на этой должности (командира ПКБ – О. Г.) надо было быть политиком»[374]. Действительно, для привилегированного социального слоя, который представляли собой мухаджиры, особенно для его знатной части, Заведующий-нему-сульманин, да еще и не имеющий высокого статуса знатности по персидским меркам (принадлежность