«Кофе по-сирийски». Бои вокруг Дамаска. Записки военного корреспондента - Сергей Александрович Бережной Страница 22

а сеющая мокрая мерзость, от которой не укрыться, наскоро переодевшись в сухое, мы выползли из своих комнат, чтобы снова быть вместе. Потом разойдемся каждый в свою комнату, и поворот ключа щелчком отсечёт кажущуюся безопасность от остального мира. И будет под рукой пистолет с патроном в патроннике, граната или автомат, и будет разорванный на части сон и вновь медленное погружение в забытьё, и будет долгожданный рассвет – серый и совсем неприветливый. Но это будет потом, через пару-тройку часов, а пока мы сидели в большущей комнате с высоченными потолками, совсем неуютной вовсе не от царящего бардака, а потому, что она совсем не предназначалась для жилья.

Виктор ворчал и заботливо развешивал по спинкам высоких резных стульев «броники» с вымокшей за день тканью, до того небрежно сваленные в кучу у входа. Большая заботливая нянька среди не приученных к порядку шалунов. Удивительно, но как мужики могут всё превращать в хаос и бардак.

Марат, эта необузданная стихия, откинувшись в огромном кресле, покуривал кальян, менторски доводя до нашего сознания очередную конспирологическую версию, рожденную в его неугомонной голове. Вообще-то он не курил, но кальян приволокли по его настоянию: втемяшилось в его забубённую головушку, что для пущей важности и значимости ему недостает именно кальяна. Ни смокинга, ни, на худой конец, приличного костюма с галстуком, а именно этой дурацкой булькающей колбы. Вот Черчилль для солидности гонял по углам рта толстенную сигару и выдувал за день бутылку армянского коньяку, а тут какой-то кальян из ближайшего шинка.

Вася Павлов даже не пытался осмыслить эту кашу из внезапно обрывающихся мыслей и фантастических идей, изредка покачивая головой, то ли соглашаясь с Маратом, то ли нет, но не выказывая желания спорить.

Димка возился с револьвером, безуспешно пытаясь снять барабан. Раритет времен колониальных войн упрямился, не выпуская из паза фиксирующую шпильку, но и Димка отличался ослиным упрямством, детской инфантильностью и разумом питекантропа.

Я просматривал дневные съёмки, тщетно выбирая сюжетные кадры и мысленно матеря Димку, решившего в нашей очередной вылазке на «передок» стяжать лавры операторского искусства.

Мы – это волонтерская группа «АNNА NEWS», информационный спецназ, по пафосному выражению начальника политуправления сирийской армии. От его высокопарности веяло фальшью и перекашивало, зато Марат надувал щёки и несколько свысока оглядывал нас. Наполеон и его верные гренадёры, готовые умереть за своего императора. Но это было утром, когда генерал напутствовал нас на подвиги в Дарайю, а сейчас было два часа пополуночи, и уставший мозг чертовски хотел покоя.

Изредка где-то на юге шалила людьми сотворённая гроза, разрывая темень сполохами и накатывая приглушенными расстоянием громовыми раскатами канонады.

Она появилась неожиданно: дверь без скрипа отворилась и в комнате материализовалось нечто в чёрном. Чёрная до пят абайя[34] и чёрный никаб[35] с успехом мог скрывать не только женщину, но и «бородатого»[36]. Чёрт, я же запретил Абу-Вали смазывать петли!

– Нет, саед[37] Серж, – упрямился Абу-Вали, – скрип мешает вам спать.

Убедившись в бессмысленности поиска разума у начальника нашей охраны, я просто пообещал пристрелить его, если он исполнит обещанное. Всё-таки смазал, гад, ну что же, поживи пока. До утра.

От неожиданности я вздрогнул и во рту стало сухо, словно махнул стакан спирта. Из рук Димки вывалился револьвер и с глухим стуком упал на пол. Краем глаза увидел растекающуюся бледность на лице Виктора, скользнувшую к автомату руку Васи Павлова – далековато, не дотянуться, и расплывшуюся в улыбке физиономию Марата.

– Яфа[38]! Ну наконец-то!

Марат приготовил нам сюрприз и теперь наслаждался произведенным эффектом.

– Ну и гад же ты, Марат, у меня же сердце слабое, – я пытался за гримасой, изображающей усмешку, скрыть испуг. Улыбаться не стоило: разорванный пулями рот и так гримасничал сам по себе, одинаково скверно изображая и радость, и гнев.

– Скотина, – кратко резюмировал Вася с армейской простотой. – Я же мог пристрелить её.

– Вы не правы, Марат, – укоризненно покачал головой Виктор. Он не изменил своей воспитанности и деликатности, хотя был ближе всех к Марату и на его месте я запустил бы в этого любителя сюрпризов что-нибудь тяжелое.

Неуловимым движением руки Яфа смахнула никаб, и будто горный поток хлынул по её плечам. Она была красива, чертовски красива, и красива не потому, что мужики успели изголодаться по женскому лицу – мысли всё время были заняты войной и стремлением выжить на этой войне. Нет, она действительно была красива даже по европейским меркам: лицо цвета топленого молока, непривычно зелёные глаза, длинные и волнистые волосы с шоколадным оттенком.

Я не сразу заметил в её руке веточку цветущего жасмина. Сиреневое на чёрном. Лишь когда она положила её на стол, я ощутил этот чарующий запах.

Пять пар глаз впились в это лицо. Нет, всё-таки три: Виктор не мог позволить себе такой бесцеремонности, а Марат вообще не видел в ней женщину. Для него это был источник. Профессиональный источник информации, хотя и алмаз редкостной огранки. Мы рассматривали её сначала с удивлением, затем с восхищением, потом с обожанием.

Перед нами стояла женщина, утомлённая дорогой, а мы, здоровые мужики, сидели. Тупо сидели и тупо смотрели, а женщина стояла. Мы делали что-то не так и не то, точнее, совсем ничего не делали, хотя надо бы…

Мысль не успела сформироваться в действие, как Павлов уже щелкал голыми пятками, жестом показывая на освободившийся стул. В галантности, что ни говори, а подполковнику не откажешь. Офицер – это всё-таки школа.

Димка суетливо вскочил, неуклюже распрямляясь, словно циркуль, зацепился за ножку стула и грохнулся обратно, заливаясь краской стыда за свою неловкость. Ну куда тебе, стропила рязанская, до Васи Павлова, способного с акробатической ловкостью выныривать из преисподней, то бишь зажженного ПТУРСом танка, а не то чтобы встать с какого-то там стула.

Я тоже попытался выказать надлежащую в таких случаях вежливость, привстал, но, осознав, что безнадёжно отстал, сел. Позднее зажигание.

Сибаритствующий Марат даже не пошевелился.

Джихад не суетился. Он оставил в покое «броники», развернул стул и пододвинул его к Яфе:

– Садитесь, пожалуйста.

Он не предлагал, не просил – он произнёс это так, как могут произносить только восточные мужчины восточным женщинам, не оставляя им выбора. И Яфа беспрекословно выбрала именно им предложенный стул.

Димке с Василием ничего не оставалось, как броситься на поиски чистой чашки, что было весьма проблематично, ставить чайник и тщетно искать хоть что-нибудь из съестного.

С космической скоростью со стола исчезли грязные чашки, ложки и крошки лепёшек.

В ту