«Кофе по-сирийски». Бои вокруг Дамаска. Записки военного корреспондента - Сергей Александрович Бережной Страница 17

получается: у Марата своя, у Василия своя, я без правды, просто за компанию и по недоразумению. Позвал с собою Марат – и полетел, как будто по грибы или на рыбалку собрался. Фронтовое волонтерское агентство «АННА НЬЮС» – звучит, тянет порохом, обещает адреналин, объединяет. Думал, что в сплав спаяет, да куда там, оно же и развело потом в разные стороны. Говорят, что космонавты, месяцы проведшие вместе на орбите, по возвращении стараются не встречаться – устали друг от друга до обрыдлости. Это усталость, конечно, усталость – он просто устал от нас. Разные мы люди, характеры разные, только и общее, что ненормальные. За свой счёт прилететь в раздираемую войной страну, где нет фронта, флангов и тыла, где тебя могут подстрелить или взорвать каждую секунду в любом месте, – разве это понять нормальному человеку с нормальной психикой? Выпрашивать разрешения у мухабарата и политуправления армии участвовать в операциях спецназа, рискуя схлопотать пулю или осколок, взлететь на «растяжке»[25] или быть готовым рвануть чеку «эргэдэшки»[26], чтобы не попасть в плен, – и это нормальные? Искать и документировать своих сограждан среди «шайтанов», конечно, кому-то надо, но зачем отбирать хлебушек у спецслужб? Нащупать нерв сирийского общества, понять, чем оно дышит и с кем – интересно и нужно, но опять-таки это занятие не для волонтёров. Сбор информации? Но мы же не разведка, хотя слышать, слушать и видеть никому не возбраняется. Тогда кто? Кустарщина какая-то, от которой Андрей просто устал.

Я не устану – просто не успею, потому что скоро придётся возвращаться домой. И потом, это занятие по мне, и не потому, что щекочет нервы и адреналина взахлёб, нет, просто здесь всё предельно ясно, всё искренно: враг – вот он, за улыбкой оскал не прячет, если друг – так друг до конца, и выше этой дружбы ничего быть не может. А дома жизнь пресная и размеренная: дом – работа, работа – дом, а ещё до тошноты приторная ложь во всём.

– Мы первые, кто ведёт съемку непосредственно с линии огня, – высокопарно талдычит Марат и надувает щёки.

Ну и что, что первые? Первые идиоты? Умные вторые воруют наши кадры, стирают логотип и гребут «зелёные», посмеиваясь над первыми, а первые – простаки, работают даром, потому что так надо нашей стране. Почему? Потому что Россия в Сирии не воюет, а мы просто идейные отморозки, которых совсем не жалко, которых надо по мере возможности утилизировать. Мы не журналисты, мы волонтёры, мы стрингеры, мы опасные свидетели происходящего, поэтому ликвидировать нас – за счастье, поэтому на нас объявлена охота. Нас не защищают никакие законы, и попади ты в плен – никто рта не откроет: ни МИД, ни журналисты. И только родные будут беспомощно и тщетно биться перед глухотой тех, кто даёт отмашку, умоляя помочь, а в ответ будут только пожимать плечами: а мы-то причём? Поэтому на поясе пистолет, а в нагрудном кармане граната с привязанным шнуром, чтобы даже зубами можно было рвануть чеку, когда тебе прострелят руки или не будет сил поднять их.

– Башару народец в повиновение придётся приводить долго и тяжело. Кровушки вкусили вдосталь. Да и неизвестно еще, чья возьмёт. Мы же не знаем, почему народ поднялся, что с ним такое сделали, что стал крушить веками выстроенное. И что будет, если наши подпишутся. Даже если сначала спасибо скажут, то потом предадут. Они силу ищут, чтобы прислониться, а Россия слаба. Да и не определилась она пока, нужна ли ей Сирия, а уж мы и подавно ей совсем ни к чему.

Андрей первым сказал всё это вслух, хотя не должен был: решил уехать – езжай, вольному воля, а всё равно больно, словно резанули по живому. Видели, что крутит парня, ломает, поговорить бы с ним по-доброму, да не нашлось минутки. Теперь вот мы в Дарайю, откуда вообще шанс выбраться невелик, а он в аэропорт.

– Думал, что подстрахуешь сегодня второй камерой, – как-то растеряно обронил я и взглянул на Марата в надежде на поддержку, но тот отмолчался.

Мне по-настоящему жаль, что он уезжает. Мы не стали друзьями, он держался отчужденно и вообще казался ощетинившимся ежом. Теперь понимаю, что это была защита. От кого и зачем? Да так, на всякий случай. Сказал бы, что невмоготу ежедневно, ежечасно и ежеминутно играть в рулетку, не зная, вернёшься ли обратно или размажет тебя миной по мостовой Дарайи или Харасты, пригвоздит к стене автоматная очередь в Алеппо или Идлибе. Сказал бы, что простите, мужики, не могу больше, выдохся. А так не по-людски как-то. Было понятно, что он уходит навсегда из нашей жизни, а мы из его, что он бил вдребезги на мельчайшие осколки то, что так трепетно оберегалось, что он уже начал стирать нас из памяти, выковыривать по кусочкам, по крупинкам, чтобы никогда не возвращаться в это короткое прошлое, в этот последний день, когда мы ещё были вместе.

– Я уезжаю, – повторил он.

Больше мы с ним никогда не встречались. По возвращении домой он сменит номер телефона и оборвёт все связи. Он больше не хотел жить прошлым. Он не хотел возвращаться на войну. Он не хотел, чтобы даже мы напоминали ему о ней. Он просто устал. Бывает. Но жизнь с чистого листа всё равно не начать.

Мы не обнялись на прощание, не пожелали ему хорошего полёта, а он нам возвращения, и на душе остался осадок и предчувствие беды. Она витала в воздухе, она кристаллизировалась и должна была материализоваться – ну сколько можно крутить патрон в барабане револьвера. Ведь рано или поздно, но он войдёт в патронник, а палец нажмёт спуск… Но ведь не сегодня, правда? Оказалось, сегодня.

3

Сумерки стремительно ринулись захватывать дворы и улицы города, размазывая контуры домов. Точнее, не города, а того, что от него осталось – разложившийся труп с оскаленным черепом. Дарайя вовсе не город, а призрак – это когда вместо домов лишь их остовы с пустыми глазницами выбитых окон; улицы только угадываются и завалены горами битого кирпича; словно казнённые палачом деревья – обрубки с обугленными и израненными стволами с отсеченными ветвями. А вот людей нет. И птиц тоже нет. Даже крысы покинули Дарайю. Исчезла жизнь с тех пор, как на улицы города пришла война. Сюр, жуткий пейзаж ядерной зимы без всего живого, который сотворило безумие человеческое своими руками.

На ночлег выбираем более-менее приличное фойе бывшего офиса – большущее помещение на первом этаже с разбитым витринным