«Кофе по-сирийски». Бои вокруг Дамаска. Записки военного корреспондента - Сергей Александрович Бережной Страница 12

Через неделю «Боливара» и солнечного сержанта сожгут – всадят в борт из РПГ, когда он прикроет собою попавших в засаду спецназовцев. Так и остался он в памяти – весёлый рыжий сириец, солнышко, имени которого я так и не узнал. Тогда, в суете, было не до душевных бесед, а потом оказалось поздно. А насчёт его вечной улыбки просветил Виктор – это была контузия мышц лица. Как только нос нашего «железного коня» высунулся из-за угла, тотчас по броне словно горох сыпанули. Славненько так, дробненько, будто чечётку выбили. Водитель, не прекращая что-то весело балагурить, даванул на тормоз так, что все дружно сорвались с мест и сунулись вперед, сбиваясь в кучу, потом включил заднюю и резко газанул, перемещая нас всё так же дружно к заднему борту. Вася проворчал, мол, не картошку везёшь, можно бы и поаккуратнее, но Марат засмеялся. Броневичок замер, потом уже осторожно попятился и притулился к уцелевшей стене. Да, явно не радовалась Дарайя нашему появлению. Разобрав аппаратуру, дальше двинулись цепочкой и короткими перебежками. Впереди Марат и боец из группы прикрытия, потом Павлов, вперемежку мы с Виктором-Джихадом, замыкает второй боец. Всё громче оружейные выстрелы и миномётные взрывы, перебиваемые автоматными и пулемётными очередями.

Бригада спецназа пыталась остановить прорвавшихся «бармалеев» и выручить своих окруженных ребят. Комбриг, коренастый, крепко сбитый, с аккуратной коротко подстриженной бородой, с черной чалмой на голове и в полевой форме с генеральскими погонами и умным пронзительным взглядом не выказал ни удивления нашему появлению, ни сожаления, ни тем более радости. Ну, пришли так пришли, лишь бы не мешали. Он чем-то напоминал сикха: и чёрной чалмой, и темным лицом, не грубо вытесанным из камня, а тонко точёным, и бесстрастными чёрными глазами, умными, проницательными, подчиняющими внутренней уверенностью в своей силе. В нём ощущался прирождённый воин.

Стоящий рядом молодой лейтенант с двумя портативными рациями в руках и еще двумя в нагрудных карманах попеременно прикладывал их к уху, минуту-другую слушал, после чего сообщал о перехваченных переговорах. Виктор пояснил, что этот «слухач» – лингвист, который по диалектам определяет, откуда прибыли «борцы за веру». Лейтенант что-то негромко говорил генералу, Виктор вполголоса переводил: «Ливия, Катар, саудит, Египет…» В эфир врывается русская речь: наши, земляки, бывшие братья по Союзу. У себя на родине русский язык не в почёте – язык кяфиров, неверных, а здесь, поди ж ты, связующая нить общения.

Кривая усмешка и брошенный на нас взгляд генерала красноречивы. Потом он скажет, что если бы мы не уничтожили своими руками – он так и сказал «не уничтожили» – Союз, не было бы войны в Сирии. И эта затаённая обида выплескивалась на нас подсознательно. Да прав он, чего уж там, сытости захотелось, будто с голодухи пухли. Предали не только вот таких сирийцев или немцев – своих отцов и дедов предали, факт. И ещё он сказал, что они не Ирак и не Ливия, они никогда не сдадутся. Генерал – суннит. Игиловцы – сунниты. Но суннит против суннита? Марат потом скажет, что нельзя так примитивно, а Виктор ещё раз напомнил, что Восток – дело тонкое, как говорил незабвенный красноармеец Сухов.

«Слухач», не отрывая рацию от уха, говорит, что «духи» готовятся к прорыву на соседней улице – прошли по подземке и теперь накапливаются в подвале многоэтажки. Генерал поворачивает к подполковнику, все это время тенью стоявшему у него за спиной. Он без каски, широкий лоб перечеркивает багровый шрам, левый глаз неподвижен и какой-то неживой, взгляд правого усталый и даже отрешённый. И вообще на лице печать вселенской боли, печали, тоски и усталости. Через плечо переброшен ремень автомата. Из-под полы куртки виднеется кобура. Комбриг что-то ему отрывисто говорит, и тот, молча кивая головой, в сопровождении нескольких солдат быстро скрывается за выступом здания.

Через три-четыре минуты совсем рядом раздаются взрывы гранат и яростная автоматная стрельба. Я было напрягся, но ни один мускул не дрогнул на лицах сирийцев. Вася Павлов о чём-то говорил с танкистом из экипажа стоявшей неподалёку «семьдесят второй»[20] на только им понятном языке, не обращая внимания на близкую схватку. Эдакие два приятеля встретились погутарить, как давеча вечерок провели. Марат сучил ногами и тихо матерился, порываясь умчаться туда, на соседнюю улицу, где сейчас мог произойти перелом в ту или иную сторону, но комбриг незаметно повёл взглядом, и тотчас же несколько солдат как бы невзначай блокировали неистового профессора. Виктор с каменным лицом слушал генерала, отдававшего распоряжения, и ровным счётом ничего не делал и не порывался делать, а тем более совершать подвиги. Мне стало как-то неуютно от ощущения непричастности к происходящему и даже какой-то ненужности.

Началась работа – привычная для ребят и в новинку для меня. Кем только не был на войне – и бродягой, и художником, и туристом, но фоторепортёром ещё не доводилось. Павлов и Марат снимали на камеры, я щелкал фотоаппаратом – ничего существенного, так, фон на всякий случай, Джихад подсказывал ненавязчиво снять то или иное, что, по его мнению, было важным. Из-за угла работала бээмпэшка – высунется, короткая очередь из автоматической пушки, и обратно за угол, не дожидаясь «ответки». Вдоль стены на корточках сидело с десяток бойцов из бригады спецназа. Лица нечитаемые – без эмоций, сосредоточенно-серьёзные. Вася пояснил, что это штурмовая группа – ждут, пока «бэха» отработает по снайперу. Маловато «штурмовиков», всего отделение, а там, небось, как минимум раза в три-четыре больше. Видя, что я навел на них свой «никон», Виктор жестом остановил: лица солдат снимать нельзя, только со спины, или то, что впереди их. Блин, но впереди снайпер и «бармалеи»! На бээмпэшке приоткрылся люк и кто-то на стволе автомата высунул шлем. На живца ловят. А что, издалека, может, и сойдёт эта нехитрая уловка. Машина рывком вылетела из-за угла, коротко саданула очередью, пробитый пулей шлем свалился в башню и люк захлопнулся. «Бэха» чуть медленнее, чем прежде, попятилась и опять вернулась к нам. Из люка показался танкист, держа простреленный шлем в руке, и с досадой сообщил, что снайпера засечь не удалось. До того, как БМП в очередной раз проделал по-детски наивную процедуру с выездом и стрельбой, Павлов приладил камеру к штативу, высунул