«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная Страница 40

период инициатором создания комитетов и касс взаимопомощи в солдатских лагерях выступила немецкая сторона. Положительный опыте самоорганизацией французских пленных подвигнул ПВМ на образование подобных структур и среди остальных национальных сообществ[710]. С подачи комендатур в лагерях организовывались лавочки (кантины), ведение которых отдавалось на откуп пленным. Под контролем немецкой администрации и при условии отчислений на благоустройство лагеря здесь продавались продукты, предметы первой необходимости, устраивались чайные[711]. Комитет вспомоществования лагеря Шпротау своей целью поставил поиск денег в благотворительных комитетах и их распределение между солдатами лагеря. Часть полученных средств была положена на счет в немецком банке, среди нуждавшихся распределялись посылки умерших и бежавших товарищей[712]. После практически полного исчезновения возможности закупки на немецком рынке лагерные кооперативы и кантины продолжали существовать при поддержке нейтральных (прежде всего американских) благотворительных организаций[713]. Некоторые управляющие промышленных предприятий, где трудились военнопленные, пытались создавать производственные комитеты с участием принудительных работников для обсуждения условий труда и содержания. С мест поступали отчеты о положительном эффекте подобных взаимодействий и повышении норм выработки. Однако ПВМ сочло данную инициативу слишком опасной и запретило дальнейшее распространение подобного опыта[714].

Проводимая немецкой стороной сепаратистская пропаганда привела к постепенному отмежеванию национальных отделений от первоначально единых русских лагерных комитетов. Помимо польских, украинских, грузинских организаций, создание которых стимулировалось комендантами лагерей, возникали многочисленные еврейские комитеты, поддерживаемые соответствующими благотворительными комиссиями в Германии и за ее пределами[715].

Большей самостоятельностью в создании органов самоуправления отличались офицерские лагеря. Здесь для поддержания дисциплины лагерная администрация возлагала на старшего по званию широкие полномочия: представительство интересов пленных в комендатуре, сотрудничество с офицерами охраны в назначении денщиков на работы по уборке комнат и территории, разрешение конфликтов между заключенными[716]. Старшие по званию имели возможность доводить жалобы и обращения пленных до сведения вышестоящих органов, а также направлять их в испанское посольство. Остальные офицеры по собственному почину проявляли значительную активность в благоустройстве лагерного быта. Получая от немецкой стороны денежное содержание, они за свой счет оборудовали лагерные лавочки, библиотеки, церкви, спортивные сооружения[717]. Помимо театров и курсов лекций в офицерских лагерях возникали кружки агрономии и рыболовства. В лагере Нейссе было даже создано общество любителей солнечных ванн[718].

Разветвленную систему самоуправления просветительских лагерей на примере Раштатта описывает в своих мемуарах О. Терлецкий[719]. Центральным органом здесь являлся совет старейшин, в состав которого входили офицеры и гражданские агитаторы. Его члены распоряжались денежными поступлениями от Союза вызволения Украины, назначали старших по баракам, контролировали деятельность школ и организацию досуговых мероприятий. Подконтрольные совету национальная, аграрная и редакционная секции, в рамках которых читались тематические доклады и распространялись газеты, охватывали своей деятельностью более 2000 человек. Помимо этого существовали музыкальный и театральные союзы, чайное товарищество и многочисленные временные комитеты, например, по постройке памятника умершим военнопленным. Раз в две недели проводились общие собрания лагеря, на которых обсуждались мировые событии и текущие дела, а также распределялись посылки благотворительных организаций.

После заключения соглашений между немецким и советским правительствами об облегчении положения русских военнопленных и их скорейшем возвращении на родину при содействии представительства в Берлине в солдатских лагерях произошла смена состава самоуправления. Из него были удалены священники и другие «реакционные элементы», сменившиеся «в пользу интеллигентных солдат, унтер-офицеров и вольноопределяющихся»[720]. Представители старого состава комитетов, оставшиеся на своих постах, вызывали подозрения советской стороны как «лагерные паразиты», расхищавшие предназначавшуюся пленным помощь[721]. Негативную реакцию атташе Семкова, к примеру, вызывало наличие в составе комитетов представителей тех стран, которые на данный момент находились с Советской Россией в конфликтных отношениях. Когда при посещении лагеря Хемниц выяснилось, что один из членов самоуправления — поляк, Семков отвернулся и заявил остальным, что «русская рабоче-крестьянская республика не будет заботиться о таких буржуазных сынках»[722].

Под влиянием революционных событий в России лагерные комитеты переименовывались в парламенты или советы солдатских депутатов, устанавливали «тайное барачное избирательное право»; комендатуры ставились в известность, что жизнь пленных будет отныне организована по образцу советской системы и на основе советских законов[723]; «в соответствии с советской конституцией» вводилось всеобщее обязательное обучение[724]. Во многих лагерях самоуправление приобрело разветвленную структуру в виде профильных комиссий: санитарной, хозяйственной (продовольственной), просветительской и развлекательной, а также товарищеского суда[725]. В лагере Целле новая самоорганизация «по методу советской системы» представляла собой причудливое смешение до- и послереволюционных образцов. Бараки здесь были переименованы в селения, в них избирались волостные советы и комиссариаты. Соответственно, лагерный комитет был преобразован в собрание депутатов волостных советов, одним из постоянно действующих отделений которого выступал волостной суд[726].

Альтернативный взгляд на ситуацию с лагерным самоуправлением по советскому образцу отражают источники белой эмиграции. Так, газета «Руль», ссылаясь на высказывания одного из пленных офицеров, утверждала, что «в большевистском лагере все едущие в Россию вынуждены прикидываться коммунистами, цеплять на себя банты в целях самосохранения. От внешнего мира лагерь изолирован, газеты только красные. Прибывающие в лагерь одиночки попадают в сложное положение. Идут бесконечные допросы комитетчиками… Но после непродолжительного сидения оказывается, что красный сосед ненавидит коммунистов и не идет в белый лагерь лишь потому, что ему некуда ехать, кроме России, что он боится за семью и не знает, найдет ли он в Германии работу, поможет ли ему кто-нибудь»[727]. Подобную же картину рисовали и немецкие военные органы: «Пленные надевают при отправке красные банты только для того, чтобы гарантировать себе хороший прием в Советской России»[728].

Рефреном в лагерной дискуссии зазвучала тема подготовки к возвращению в новую Россию. На введенных в повседневную жизнь митингах масса призывалась «стать достойными сынами принципов сознания свободы и вменить себе навсегда понятие и исполнение при всех случаях человеческих прав, а при возвращении в Россию предстать как образец свободного равноправного с сознанием высшего понятия жизни государства, ибо в сплоченности и единении мы достигнем тех идеалов человеческой жизни, которых мы так жадно ищем в стремлениях равенства»[729]. Комитеты выносили постановления прекратить игру в карты на деньги, торговлю алкоголем и также перепродажу одежды: «…это наш долг не только перед нами самими, но и перед страждущими, ждущими там на далекой дорогой родине матерями, женами и детьми, для которых теперь так нужно хорошее доброе воспитание…пусть на нас, виновных, обрушится лучше товарищеская кара, нежели мы будем преданы в немецкие руки…забудьте свое „я“ и помните о „мы“»[730]. Нарушители подвергались товарищескому суду и дисциплинарным наказаниям, о неисправимых элементах и их политических