Здравствуй, ГРУ. Как война делает разведчиков - Максим Афанасьевич Волошин Страница 32

пробирались на НП дивизии. Вокруг нас был лес. Время от времени мы пересекали поляны. И вот на одной из них я неожиданно споткнулся. Так, во всяком случае, мне показалось. Попытался подняться и только тут понял, что причина в другом. Снег, примятый при падении, быстро окрашивался кровью. Да и нога показалась вдруг какой-то чужой. С помощью товарища быстро отполз в сторону. Ведь если пуля выпущена снайпером, то вслед за ней может последовать и вторая. Наскоро наложили повязку. Хотя рана была и не тяжелой, но на несколько дней я все же выбыл из строя.

В госпиталь ложиться не хотелось. Лечился в своем же блиндаже. Правда, товарищи по разведотделу всячески стремились уберечь меня от излишних волнений и хлопот. У меня появилась возможность не только перечитать все газеты, но и проанализировать события, происходящие на фронтах. Словом, можно было просто лежать и размышлять. А материала для таких размышлений было более чем достаточно.

Военно-политическое положение нашей страны к этому моменту значительно упрочилось. На фронтах инициатива сохранялась за Красной Армией. К концу 1943 года было освобождено около половины всей территории, захваченной врагом. Мощь наших Вооруженных Сил непрерывно возрастала[3].

И эта мощь, эта несокрушимая сила, как я имел возможность убедиться, умело направлялась на разгром немецко-фашистских оккупантов. Да, именно на разгром, а не просто на изгнание с нашей земли.

Уже в январе 1944 года началось наступление Красной Армии под Ленинградом. Оно имело перед собой такую цель: полностью освободить город на Неве от блокады, выйти в Прибалтику. Эта операция проводилась силами трех фронтов: Ленинградского, Волховского, 2‑го Прибалтийского. Сухопутные силы Красной Армии поддерживались Балтийским флотом и партизанами.

За сравнительно небольшой срок наши войска продвинулись вперед на 220–280 километров, освободили многие сотни населенных пунктов, города Гатчину, Пушкин, Павловск, Петродворец, Красное Село, Новгород, Кингисепп, Лугу и многие другие. Так завершилась девятисотдневная героическая оборона Ленинграда.

Успешно наступала Красная Армия и на Правобережной Украине. Особого внимания, с моей точки зрения, заслуживала Корсунь-Шевченковская операция. Советские войска нанесли мощный удар с двух сторон и 28 января соединились в районе Звенигородки, замкнув кольцо вокруг десяти вражеских дивизий. Гитлеровское командование предприняло отчаянные попытки прорваться из окружения. Но в упорных боях наши войска отразили все атаки врага и к середине февраля завершили разгром окруженной группировки. На поле боя осталось свыше 55 тысяч трупов гитлеровцев, 18 тысяч солдат и офицеров противника сдались в плен.

Удар у берегов Финского залива, удар на Украине… Когда же наступит наш черед? Лежа в блиндаже, я не раз возвращался к этой мысли. Могли ли мы наступать в первые месяцы 1944 года? Если подходить со старыми мерками, то, безусловно, могли. Нами достаточно хорошо была изучена система обороны противника. Мы детально изучили силы, противостоящие нам. Получив приказ о наступлении, части и соединения армии наверняка смогли бы продвинуться вперед, освободить определенное количество населенных пунктов. Но такого приказа не поступало. Вполне естественно, что может возникнуть вопрос: почему?

Чем дальше я размышлял над всем этим, тем яснее мне становилось, что теперь более сложные задачи стоят перед войсками фронта. Не мучительно медленное продвижение вперед, не постепенное оттеснение противника от одного рубежа к другому, как это было в период боев на ржевско-вяземском выступе, под Духовщиной, а мощные удары, имеющие своей целью полный разгром вражеских группировок, — вот что ожидало нас, судя по всему, в будущем. А крупные наступательные операции требовали, естественно, серьезной и всесторонней подготовки.

И мы готовились.

Едва затянулась рана, я снова стал регулярно выезжать в части и соединения. Как и прежде, долгие часы мы просиживали над картами, над разведывательными донесениями, поступающими в отдел. Условные знаки все гуще покрывали зеленые квадраты топографических карт, а мы продолжали уточнять, перепроверять имеющиеся у нас данные, по мере возможности дополняли их.

В апреле 1944 года 39‑я армия по приказу командующего 3‑м Белорусским фронтом генерал-полковника И.Д. Черняховского (нас передали в состав этого фронта несколько раньше) перешла к жесткой обороне. Какой-то год назад такой приказ мог бы вызвать уныние. Дескать, плохо наше дело, если вынуждены обороняться. Но теперь все обстояло иначе. Мы понимали, что переход к обороне — это один из признаков подготовки к серьезному наступлению. Именно в таких условиях проще всего произвести необходимые перегруппировки, подтянуть резервы, пополнить запасы горючего, снарядов, патронов и всего остального, что требуется для нанесения сокрушительного удара по врагу.

По данным авиаразведки, из показаний пленных, из немецко-фашистских штабных документов, которые сумели скопировать и переслать в штаб фронта витебские подпольщики, мы знали, что в районе Витебска создана мощная, хорошо оборудованная в инженерном отношении оборонительная полоса. Она включала в себя две позиции с двумя-тремя линиями траншей, опорными пунктами, узлами сопротивления. Траншеи переднего края, проходившие в 8—12 километрах восточнее города, далее поворачивали на юго-запад, тянулись по западному берегу реки Лучесы. Подступы к переднему краю прикрывались проволочными заграждениями и минными полями. Второй оборонительный рубеж проходил на расстоянии 1–3 километров от города и состоял из сплошных траншей, опорных пунктов, дзотов, бронеколпаков.

Этим дело не ограничивалось. Сам Витебск был подготовлен к круговой обороне, превращен в настоящую крепость. Кирпичные дома и хозяйственные постройки связывали ходы сообщения. Подвалы были дооборудованы и стали надежными укрытиями. Окна, дверные проемы зданий, особенно на окраинах города, на перекрестках улиц и площадях, фашисты заложили камнем, оставив лишь узкие щели для ведения огня. Можно было предположить, что гитлеровцы намерены драться за каждый дом, за каждый квартал.

Боевая работа разведчиков стала значительно сложней. Но и мастерство их неизмеримо возросло. Не буду вдаваться в подробности, но скажу только, что им стали под силу не только рейды в глубокий вражеский тыл, но и действия непосредственно в Витебске, оккупированном врагом. Там, в частности, побывал Владимир Карпов, о котором я уже неоднократно упоминал ранее. Переодевшись в немецкую форму, он пробрался в город, связался с подпольщиками, получил у них копии важных документов и возвратился назад.

Я не рассказываю об этом подробно потому, что к этому времени Карпов действовал уже по заданиям начальника разведотдела фронта. Это он позвонил мне однажды и попросил подобрать опытного офицера-разведчика для выполнения ответственной задачи. Я, не задумываясь, назвал Карпова.

Кстати, не только Карпов постиг трудное искусство разведки. В апреле 1944 года я не раз встречался с Михаилом Яглинским. Впервые он пошел в разведку осенью 1942 года. Вместе с товарищами Михаил привел в расположение наших войск перепуганного, изрядно помятого гитлеровца. Яглинский радовался этому, словно мальчишка. Впрочем, ему в ту пору