19 ноября 1942. Сталинград от наших и ненаших - Николай Николаевич Яковлев Страница 28

«Многое пришлось пережить в минувшую войну, – писал генерал Еременко, – но то, что мы увидели в Сталинграде 23 августа, поразило нас как тяжелый кошмар. Беспрерывно то там, то здесь взметались вверх огненно-дымные султаны бомбовых разрывов. Из района нефтехранилищ огромные столбы пламени взмывали к небу и обрушивали вниз море огня и горького, едкого дыма. Потоки горящей нефти и бензина устремлялись к Волге, горела поверхность реки, горели пароходы на сталинградском рейде, смрадно чадил асфальт улиц и тротуаров, мгновенно, как спички, вспыхивали телеграфные столбы… Стоял невообразимый шум, надрывавший слух адской дисгармонией самых разнообразных звуков. Визг летящих с высоты бомб смешивался с гулом взрывов, скрежетом и лязгом рушащихся построек, потрескиванием бушевавшего огня. В этом хаосе звуков отчетливо выделялись стоны и проклятия гибнущих, плач и призывы о помощи детей, рыдания женщин».

Городу был нанесен катастрофический ущерб. Злодеяния 4-го воздушного флота не прошли для него даром – 23 августа над Сталинградом было сбито 120 гитлеровских стервятников.

Одного из сбитых воздушных бандитов доставили на командный пункт фронта. «Вводят немецкого летчика, довольно молодого, с холеным, надменным лицом, – вспоминал генерал Еременко. – Приказываю переводчику спросить воинское звание и фамилию пленного. Раздаются громкие лающие звуки: лейтенант имперских военно-воздушных сил, барон такой-то.

– Спросите, что он имеет сказать командующему фронтом? – снова говорю я переводчику.

Снова звучит резкий голос военнопленного. Заявив о том, что он служит в подразделении, которым командует внук канцлера Германской империи князя Отто фон Бисмарка, вражеский летчик просит сохранить ему жизнь…

– Почему вы сожгли Сталинград? – спросил я в упор, с ненавистью глядя на этого молокососа. Ведь это он и ему подобные в течение сегодняшнего дня превратили город в руины. Он побледнел, как-то сжался и растерянно произнес: «Таков был приказ фюрера…» О планах фашистов на будущее этот недоросль ничего не знал. Приказал отправить пленного в тыл. Предположив, что его поведут на расстрел, барон вдруг мертвенно побледнел и, круто повернувшись ко мне, со слезами на глазах вновь попросил пощадить его. Пошатываясь, он вышел».

В тот день, 23 августа, враг, ворвавшись в северную часть города, встретил не только немногочисленные части, срочно выдвинутые на угрожаемый участок, но и истребительные батальоны, и отряды народного ополчения, сформированные из рабочих тракторного завода, заводов «Красный Октябрь» и «Баррикады». По поручению горкома партии тракторный завод направил прямо из цехов 60 танков, другие заводы дали около 40 орудий. Танковые экипажи и орудийные расчеты состояли главным образом из рабочих.

Начальник 1-го истребительного батальона К. А. Костюченко впоследствии рассказывал: «Наступил момент решительных действий. Штаб 1-го истребительного батальона объявил боевую тревогу. Буквально через 30 минут батальон был в сборе. Многие явились прямо с работы, из заводских цехов, не успев снять спецовки и смыть машинное масло с рук. Все с волнением спешили узнать, почему объявлена тревога. Узнав об опасности, сурово хмурили брови и молча брали оружие. Батальон вскоре выступил на позицию – к Мокрой Мечетке.

Шли не на учебное занятие, как это было вчера, а в сражение. За спиной оставался родной город, любимый завод». Участник тех героических событий генерал-майор А. А. Сараев писал: «В районе завода первыми приняли бой сводный отряд двух учебных танковых батальонов, находившихся на территории танкодрома тракторного завода, и рабочий истребительный батальон заводов СТЗ, «Красный Октябрь» и «Баррикады», собранный по тревоге и вооруженный танковыми пулеметами и винтовками. На танки, сходившие с конвейера завода, сели рабочие и также двинулись в бой». 25 августа Сталинград был объявлен на осадном положении.

Попытка врага с ходу ворваться на территорию тракторного завода была отбита. С подходом стрелковых частей 28 августа вооруженные отряды рабочих сдали им свои участки. Позиции советских войск на северо-западной окраине города стабилизировались. Советское командование приложило громадные усилия, чтобы ликвидировать коридор длиной 60 километров и шириной 8 километров, который немецкий 14-й корпус проложил к Волге. Упорными контратаками удалось сузить его до 4 километров, однако противник лихорадочно укреплял «стенки» коридора, подбрасывая одновременно через него подкрепления 14-му танковому корпусу. До 30 августа немецкие танки, прорвавшиеся к Волге, были практически отрезаны от главных сил. Они получали снабжение по воздуху или проталкивая через коридор колонны грузовиков в сопровождении танков.

Выдающийся советский военачальник генерал армии А. В. Горбатов в своих мемуарах рассказал, как он в это критическое время по поручению штаба фронта налаживал оборону на северной окраине Сталинграда. Ему, старому военному с громадным опытом, вступившему в бой с немцами в июле 1941 года, и летом 1942 года многое было непонятно и непривычно. Прежде всего почему немцы так далеко прошли по нашей земле. В мемуарах он написал:

«Стойкость наших войск на Волге вошла в историю. Они отразили бесчисленные атаки. Фашисты не вышли к Волге, хотя она находилась от них всего лишь на дальности пистолетного выстрела. Почему же мы не смогли организовать оборону, когда враг был от города на расстоянии артиллерийского выстрела?

Ведь тогда вести оборону было куда легче.

В эти тревожные дни я много думал о том, как же это случилось, что мы оказались на Волге. Можно ли объяснить это только тем, что нападение противника было внезапным? Нет, дело не только в этом, думал я и все больше склонялся к тому, что одной из причин наших неудач на фронте является недостаток квалифицированных кадров командного состава: сколько опытнейших командиров дивизий сидит на Колыме, в то время как на фронте подчас приходится доверять командование частями и соединениями людям хотя и честным, и преданным, и способным умереть за Родину, но не умеющим воевать».

Сам А. В. Горбатов только в марте 1941 года вернулся в армию после трех с половиной лет мытарств по тюрьмам и лагерям, куда он был брошен по ложному обвинению. Перед глазами Горбатова стоял его друг, прекрасный командир 9-й кавалерийской дивизии К. Ушаков. Раненный 18 раз в боях за Родину, четырежды награжденный орденами, Ушаков томился в заключении. «Перед отъездом из бухты Находка, – писал Горбатов, – я нашел Костю Ушакова в канаве, которую он копал. Небольшого роста, худенький, он, обессиленный, сидел, склонив голову на лопату. Узнав, что я завтра уезжаю, он просил сказать там в Москве, что он ни в чем не виноват и никогда не был «врагом народа». Горбатов все передал, но Ушаков вскоре умер в лагере…

Теперь, даже у берегов Волги, на втором году войны, все приходилось пожинать горькую жатву 1937 года в армии.

Нередко неумение организовать бой компенсировалось сверхчеловеческими усилиями бойцов и командиров.

В эти дни беспримерный подвиг совершили 33 бойца 1379-го стрелкового полка 87-й стрелковой дивизии под командованием младшего лейтенанта А. Г. Евтифеева, младшего лейтенанта Г. А. Стрелкова, политрука Л. И. Ковалева и старшины Д. И. Пуказова. Они были окружены 24 августа в районе Малой Россошки. Положение отчаянное – на группу советских воинов наступало до батальона пехоты и 70 танков. Бойцы, имевшие на вооружении только винтовки, автоматы, гранаты, бутылки с горючей смесью и одно противотанковое ружье, не дрогнули. Политрук Ковалев просто сказал: «Товарищи! Дело обстоит так: или враг нас, или мы его. Я думаю, что мы его». В многочасовом бою герои подбили 27 танков, истребили 150 гитлеровцев, а с наступлением ночи сумели отойти к своим войскам. А сколько подвигов остались неизвестными! Каждый красноармеец и командир до конца выполнял свой долг, не щадя жизни, внося посильную лепту в конечную победу.

Советские артиллеристы ведут огонь из 76,2-мм дивизионной пушки под Сталинградом

Мужество и героизм защитников Сталинграда поражали врага. В. Адам писал о боях 14-го танкового корпуса на окраине завода:

«Советские войска сражались за каждую пядь земли. Почти