Книга 2. Война и мир Сталина, 1939–1953. Часть 1. «Наше дело правое», 1939–1945 - Андрей Константинович Сорокин Страница 9

Румынию». 22 августа Думенк уведомит об этом Ворошилова. В ходе состоявшейся беседы Ворошилов выяснит, что британская делегация подобных полномочий так и не получила. Не сможет глава французской миссии подтвердить и готовность Польши и Румынии пропустить при необходимости советские войска для ведения военных действий против агрессора. Ворошилов не скроет недоумения: «Мы ведь самые элементарные условия поставили. Нам ничего не дает то, что мы просили выяснить для себя, кроме тяжелых обязанностей — подвести наши войска и драться с общим противником. Неужели нам нужно выпрашивать, чтобы нам дали право драться с нашим общим врагом!» Завершая беседу, Ворошилов несколько раз в разных формах озвучит одну и ту же мысль: «до получения ясного ответа на поставленные нами вопросы — мы работать не будем»[69].

Польское руководство, уступая давлению англо-французских союзников и менявшейся на глазах политической конъюнктуре, 23 августа примет паллиативное решение. В этот день в 15.20 в Париже получат телеграмму от своего посла в Польше, который известит французского министра иностранных дел о согласии польского правительства с тем, чтобы генерал Думенк в Москве сказал следующее: «Уверены, что в случае общих действий против немецкой агрессии сотрудничество между Польшей и СССР на технических условиях, подлежащих согласованию, не исключается (или: возможно)…»[70] Польский министр иностранных дел Ю. Бек, извещая дипломатические представительства Польши о принятом решении, подчеркнет, что его приняли, «учитывая сложившуюся в результате приезда Риббентропа в Москву новую ситуацию» и демарш французского и английского послов. Бек обратит внимание польских дипломатов на свое «категорическое заявление» о том, что он «не против этой формулировки только в целях облегчения тактики»[71]. Польское руководство, очевидно, возлагало надежды на действенность англо-французских гарантий, призванных предостеречь Германию и предотвратить военный конфликт, а в случае его возникновения — на действенную военную помощь со стороны союзников. Как выясняется, ни британское, ни французское военное командование не планировали военных действий в случае нападения Германии на Польшу[72]. Это подтвердится и событиями, развернувшимися после 3 сентября 1939 г., получившими название «странной войны».

Французский посол в Москве 23 августа перешлет своему министру иностранных дел телеграмму, направленную им в Варшаву. В ней он констатирует: «…эта уступка происходит слишком поздно. Кроме того, она недостаточна, поскольку она не позволяет сослаться на решение самого польского правительства»[73].

Советско-германский договор о ненападении

23 августа 1939

[АВП РФ. Ф. 3а. Оп. 1. П. 18. Д. 243. Подписи — автографы В. М. Молотова и И. фон Риббентропа]

Министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп подписывает советско-германский договор о ненападении

23 августа 1939

[Из открытых источников]

Сталин отредактирует интервью Ворошилова «Известиям», подводя итог англо-франко-советским переговорам: «Ввиду вскрывшихся серьезных разногласий переговоры прерваны. Военные миссии выехали из Москвы обратно». Была названа и причина: «Советская военная миссия считала, что СССР, не имеющий общей границы с агрессором, может оказать помощь Франции, Англии, Польше лишь при условии пропуска его войск через польскую территорию, ибо не существует других путей… Несмотря на очевидность правильности такой позиции, французская и английская военные миссии не согласились с такой позицией… а польское правительство открыто заявило, что оно не нуждается и не примет военной помощи от СССР. Это обстоятельство сделало невозможным военное сотрудничество СССР и этих стран. В этом основа разногласий»[74].

В тот же день, 23 августа, в Москве Молотовым и Риббентропом будут подписаны договор между СССР и Германией о ненападении, а также секретный дополнительный протокол к нему.

Сталин лично отредактирует его проект[75]. В соответствии с секретным дополнительным протоколом к пакту Германия и СССР произведут разграничение между собой сфер интересов «в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства», и «областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва)»[76].

Секретный дополнительный протокол о границе сфер интересов Германии и СССР с приложением разъяснения

23 августа 1939

[АВП РФ. Ф. 3а. Оп. 1. П. 18. Д. 243. Л. 3–10]

В ночь с 23 на 24 августа состоялась продолжительная беседа Сталина и Молотова с Риббентропом, содержание которой известно по немецкой записи. Разговор начался с обсуждения дальневосточного театра. Риббентроп предложил «способствовать улаживанию противоречий между Советским Союзом и Японией». Сталин сочтет содействие Германии полезным, но, скажет он, ему бы не хотелось, «чтобы у японцев возникло впечатление, что инициатива к тому исходит от Советского Союза». Внимание собеседника советский вождь акцентирует на том, что терпение СССР «в отношении японских провокаций имеет… границы. Если Япония хочет войны, она может ее иметь. Советский Союз не боится ее и к ней готов. Желает Япония мира — тем лучше!» В отличие от Молотова, несколько ранее проявлявшего, как мы видели, заинтересованность в германском посредничестве в урегулировании советско-японских отношений, к моменту беседы с Риббентропом Сталин уже мог демонстрировать куда меньший интерес, поскольку 20-го началось советское наступление в районе Халхин-Гола, на которое Сталин возлагал, и небезосновательно, большие надежды.

Сталина будет интересовать вопрос о дальнейших намерениях Италии. «Нет ли у Италии помимо аннексии Албании дальнейших претензий — может быть, на греческую территорию?» — спросит он. Риббентроп уйдет от ответа на этот вопрос, ограничившись сообщением о том, что Албания нужна была Италии по стратегическим причинам.

Собеседники сойдутся во мнениях, оценивая политику Турции. Сталин и Молотов скажут, что «Советский Союз тоже проделал плохой опыт с шаткой турецкой политикой».

Советские руководители сочтут возможным затронуть вопрос британо-советских отношений, отозвавшись «отрицательным образом об английской военной миссии в Москве, которая так и не сказала Советскому правительству, чего же она, собственно, хочет». Риббентроп ответит откровенностью на откровенность и обратит внимание собеседников на то, что «Англия постоянно предпринимала попытки, и делает это вновь, помешать развитию хороших отношений между Германией и Советским Союзом», и «доверительно» сообщит, «что на днях Англия проделала новый зондаж».

И. В. Сталин и И. фон Риббентроп после подписания советско-германского договора о ненападении

23 августа 1939

[РГАКФД. Оп. 1. Ал. 2649. Сн. 2]

В отношении Франции стороны обменяются оценками ее военных возможностей. Сталин ограничит свои рассуждения констатацией, «что Франция все-таки имеет значительную армию». Риббентроп, со своей стороны, укажет «на численную неполноценность Франции» и заметит, что, «если Франция хочет вести