Восстание - Радмила Александровна Ёлкина Страница 8

– Тань, ты спишь? – это была мама. Я поднялась на кровати, чтобы мама увидела, что я не сплю. Она села на край моей кровати и взяла мою руку. Мы сидели так где–то минуты две, ничего не говоря друг другу. – Неужели, ты, правда, собралась уходить?

– Да, мам, – ласково сказала я. – Здесь стало невыносимо! Постоянно тобой командуют, заставляют работать, у тебя нет другого выбора, кроме как подчиняться правительству. Эта жизнь не для меня, мам.

– Я более чем уверена, что у тебя все получится, детка, – её голос дрожал. Она вот–вот разрыдается, и от этого мое сердце разрывалась. – Мне даже не верится, что уже через четыре дня здесь не будет ни тебя, ни Вари. Здесь станет слишком пусто, непривычно.

– Мама, ты не должна плакать, ты должна радоваться тому, что мы, наконец–то, станем свободными. Мы будем жить так, как желают жить многие люди. Мы с Варей всегда будем рядом, я позабочусь о ней.

– Ты очень быстро повзрослела! – сказала мама, и по её щеке пробежала слезинка. Но она тут же взяла себя в руки и улыбнулась мне. – Это очень тяжело. Я не могу просто так взять и отпустить вас, Таня!

– Мы не прощаемся, – сказала я и улыбнулась ей. – Кто знает, может, мы еще когда–нибудь встретимся и будем снова все вместе. А теперь иди спать, мама. Если хочешь, поговорим об этом еще завтра.

– Хорошо, – она поцеловала меня в лоб и ушла, закрыв за собой дверь.

Я не спала всю ночь после этого короткого разговора. Солнце уже заглядывало в окно, я слышала, как родители уже собирались на работу, потом за ними закрылась входная дверь. Было 5:00. А я надеялась выспаться за час. Я уснула, но потом меня кое–как разбудила Варя. А дальше все по расписанию. За завтраком мы разговаривали теперь о побеге. Дальше мы шли на поля и работали до седьмого пота. Потом обед. Я сидела рядом с Вовой, который пытался развеселить меня, но я оставалась серьезной. После обеда снова работа под присмотром Дежурных. Закат. Я как всегда стояла десять минут и смотрела на оранжевое солнце. Скоро я увижу его другими глазами. Глазами свободного человека, а не заключенного. Меня никто не трогал в эти минуты, это было странно. За то, что я просто стояла и ничего не делала, на меня могли спокойно наорать и ударить, но меня будто не замечали эти Дежурные. Когда небо переставало быть розоватым, и на нем начинали появляться первые звезды, мы все сдавали инструменты и рабочую одежду, а потом шли домой. Сначала мы все трое молчали. Никто не говорил.

– Ты поговорила с родителями? – спросил вдруг Вова. Я молча кивнула головой. – Что–то не так?

– Они не согласились идти с нами, но отпустили, – грустно произнесла Варя. – Да, они нас отпустили…

– А что твои сказали? – спросила я друга и посмотрела на него.

– Они согласны, – ответил он. Мы уже подошли к дому. Варя попрощалась с Вовой и забежала в дом. – Все в порядке? – спросил он через несколько минут, когда мы стояли возле моего дома.

– Давай ночью встретимся? – предложила я.

– Таня, ты совсем не спишь, – серьезно говорил Вова. – Но если ты хочешь, то да, конечно. Я позову тебя.

– Отлично, – попыталась улыбнуться я.

Дома было всегда хорошо, несмотря на всю его бедность. Было здесь то, чего я больше не почувствую нигде. Даже не верилось, что меня здесь больше не будет. Всё это будет находиться в прошлой жизни, а у меня тем временем будет идти новая. И всё–таки сложно оставлять прошлое, это все равно, что оставить часть себя, потерять ту часть души, которая теперь навсегда останется здесь. Я даже сейчас чувствовала непонятную пустоту. Я всё так же стояла у дверей, а Варя выходила из комнаты. В руках у нее было что–то. Она подошла ко мне. Я улыбнулась. Это была наша с ней кукла. Мы вместе её делали из травы.

– Я думаю, её нужно взять с собой, – Варя улыбнулась мне грустной улыбкой. – Знаешь, это будет нам напоминать о доме и родителях. Все хорошие воспоминания будут здесь, Таня.

– Да, ты права, – улыбнулась я ей. – Ладно, давай–ка приготовим ужин.

Потом пришли родители. Мы старались говорить о всяких мелочах и не думать о том, что скоро мы должны были расстаться навсегда. Мама так же разговаривала со мной перед сном. Она пыталась улыбаться, но вместо этого её голос дрожал, и она чуть ли не плакала. Что я могла ответить на эти слезы? Я не могла сказать ей, что останусь. Я не могла. Я молчала, выслушивая то, что мне совсем не хотелось слышать. Этот плач разрывал мне сердце, и я готова была сама разрыдаться. Но не сейчас, не на глазах у мамы. Ей не должно быть больно.

Я не спала. Варя тихо сопела, родители ужа давно спали. Я уже тихо одевалась, ожидая прихода Вовы. Я посмотрела на себя в зеркало, которое было у нас в доме. Я выглядела уставшей. У меня были огромные фиолетовые круги под глазами, кожа была очень бледной. Я тяжело вздохнула и направилась к окну. Оказывается, Вова уже собирался кидать камушек в него. Я улыбнулась ему и вышла из дома. Было так темно, что мне пришлось искать друга на ощупь. Но вместо этого я упала.

– Т–с–с! – раздался голос над ухом. Потом Вова помог мне встать. Первое время мы стояли и привыкали к темноте. Прошла где–то минута. Теперь я разглядела его. – В теплицу?

– Нет, – ответила я. – Нам нужно посмотреть тот заброшенный дом. А следующей ночью понесем туда запасы.

– Да, хорошо.

Мы шли тихо и бесшумно. Иногда мы перекидывались парочкой фраз, чтобы не потерять друг друга. Фонариком Вова не пользовался, потому что это было слишком рискованно. Мы почти добрались до места, как кто–то пошёл в нашу сторону. Я боялась того, что это мог быть Дежурный. Мы стояли как вкопанные, не зная, куда можно спрятаться. По очертаниям, которые я видела в темноте, это был мужчина. Это был наверняка Дежурный, я была уверена, что это он на восемьдесят процентов, так как в этом районе парни редко выходили