Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков Страница 42

Глава 24. Союзники, ученики и друзья на краю земли

Местное население поначалу приняло чужака настороженно. Однако уже в скором времени плотник Кудрин односельчанам — и русским, и остякам — сказал, что его постоялец — парень свойский и хваткий. Доброй души человек и великого ума. И в декабре 1911 года он стал своим человеком в деревне и был всегда нарасхват: «Вечером же, кроме того, и урок, помимо всего, еще приходится иногда заходить к больным, я здесь за врача, у меня кое-какие медикаменты, присланные товарищами больше для меня самого, но я раздаю другим. Ни за работу на хозяина, ни за какие-либо услуги другим я никогда денег не беру. Даже за квартиру хозяину плачу по-старому. Мог бы, конечно, и наниматься, да до сих пор еще крайности такой не было, хотя и сижу часто без денег с тех пор, как нет парохода и посылок. Я уже писал тебе, что цены на все чрезвычайно высоки. В общем же и целом жить можно, хотя и не то, чтобы очень хорошо» (140).

Вот это бескорыстие Свердлова, его готовность всегда помочь приводили местных в совершеннейшее изумление. Добрых бессребреников в этой глуши доселе не водилось — не выживали они в сибирской тайге. Мало-помалу сельчане начинали отвечать на открытость и доброту Якова: «Уходит время и на добывание пищи. И с деньгами не все достанешь. Никому, кроме меня, не продают молоко, но я добываю, когда мне надо. Мне не отказывают, ибо почти всех перелечил или оказал другие услуги, как, например, написал письмо, прошение и т. п., за что никакой мзды не беру, чем до сих пор привожу в изумление всех, не привыкших к бережливому отношению к их карману» (140).

Яков Свердлов быстро освоился в Нарымской ссылке. с. Тогур, 1912 год

[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1 Д. 139. Л. 51]

Мало того, что Свердлов был в Максимкином Яру за врача, писаря и юридического консультанта, он умудрялся находить время нести культуру в массы. Вокруг него начала группироваться местная молодежь. Яков преподавал им математику, географию, не забывал и о любимой политэкономии. Он затеял даже постановку чеховского «Медведя» и очень сильно увлекся режиссерским ремеслом. Самодеятельные артисты поначалу играли кто в лес, кто по дрова. Упрекать их в недостаточной квалификации руководитель и не помышлял, ведь буквально за пару недель до того Свердлов объяснил ребятам — что такое театр, в чем смысл этого древнего искусства. И его энтузиазм оказался весьма заразительным, вскоре количество желающих участвовать в спектакле превысило число ролей, включая эпизодические и массовку, — вся максимояровская молодежь поголовно заболела театром.

Несколько репетиций позволили отобрать на главные роли наиболее одаренных максимоярцев и рабочих, расширявших Обь-Енисейский канал. Дело дошло до грима — тут справились подручными средствами из ягод, овощей и муки, — а потом понадобился и парик. Яков тогда обвел своих артистов шальным взглядом и воскликнул: «Ну, что же, товарищи. Как говорится, искусство требует жертв!» После этих слов он не колеблясь остриг свои пышные волосы, затем ловко наклеил их на бумагу, и самодельный парик был готов. Возможно, реквизиторы императорских театров сделали бы кислые мины, но этот эпизод произвел большое впечатление на публику — находчивость, решительность и умелость Свердлова в тот вечер принесли ему немало новых сторонников. Квартирная хозяйка Дарья Кудрина после революции вспоминала: «Молодежь полюбила Якова Михайловича — чуть не каждый вечер собиралась у него. Он игры всякие знал. Часто пел, любил петь революционные песни. Ребята говорили друг дружке — наш это парень, сибирский. С таким и в избе весело, и в тайге надежно будет» (138).

К Дарье Васильевне и ее ближайшей подруге Марфе у Свердлова было особое отношение. В этих молодых женщинах Яков разглядел искреннюю тягу к знаниям в сочетании с рассудительностью и авторитетом в сельской общине. Их Свердлов решил подготовить в качестве учительниц начальной школы. Крестьянкам вера в их таланты очень льстила, они учились всерьез и со всей ответственностью. Пытались даже составлять Якову компанию в изучении французского языка. Женщины понимали, что перед ними открываются перспективы, о которых они и мечтать не смели, — максимояровцы давно мечтали о собственной школе, но учителя к ним ехать не спешили.

Но не все обитатели Максимкиного Яра были очарованы энергичным чужаком. Свердлов нажил себе в деревне влиятельного врага — священника Покровского. Яков не раз прохаживался во время своих лекций в адрес служителей церкви, делал это остроумно и едко. Противостояние со священником достигло апогея на Святки — дюжину праздничных дней «от звезды и до воды», от Рождества до Крещения. Деревня, обычно шумно гуляющая и веселящаяся, на сей раз была тише. А в избе Кудриных происходило что-то непонятное, подозрительное. И вот к Свердлову внезапно нагрянули оба надзирателя — Приставка с Мунгаловым. Надзирателям сопутствовал успех — они застали Свердлова и его учеников тщательно рисующими непонятные значки в тетрадях. рекомендовал бдительным стражам порядка спешно отправить улики преступной деятельности Свердлова исправнику Овсянникову в Томск. Выполнившие долг надзиратели запретили впредь сборы в доме Кудриных и с нетерпением ждали заслуженной похвалы и поощрения от начальства.

Ответ пришел через три недели. Он изобиловал столь нетипичными для официальной переписки в полицейском ведомстве выражениями, как «остолопы», «дуболомы», «неучи» и даже «бараны». Разгневанный Овсянников выписал Приставке и Мунгалову первосортный нагоняй (125). В изъятых тетрадях не было ни «сатанинской каббалы», ни «эсдековской тайнописи», а лишь геометрические фигуры и формулы. На том самом уроке Свердлов разъяснял молодежи теорему Пифагора.

Охранка регулярно получала донесения о связях Раиды Анисимовой с политссыльными (140)

Поставленные в дурацкое положение надзиратели были очень злы на попа-баламута. Запрет на встречи в доме Кудриных, на работу театрального кружка и просветительского общества был незамедлительно снят. Случайно встретившись с Покровским в момент его неловкого объяснения с Мунгаловым и Приставкой, Свердлов не преминул издевательски поклониться и произнести ехидную здравицу: «Поздравляю вас с новым товарищем по службе! В России так и полагается: крест и шашка — большая родня» (138). Надзиратели переводили хмурые взгляды со своего опасно умного подопечного на священника, а Покровский затаил обиду. Через несколько дней на воскресной проповеди священник попытался было восстановить паству против революционера, но безуспешно