Михаил Тухачевский. Портрет на фоне эпохи - Юлия Зораховна Кантор Страница 29

из люфы, имевший формы не то пожарной каски, не то шлема, и коричневые перчатки. Манеры Михаила Николаевича, его вежливость изобличали в нем хорошо воспитанного человека. У него не было ни фанфаронства, ни высокомерия, ни надменности. Держал себя со всеми ровно, но без панибратства, с чувством собственного достоинства»14, – вспоминал один из призванных под красные знамена, приятель Тухачевского еще по пензенской гимназии Н.И. Корицкий, ставший его адъютантом в 1-й армии. Мобилизованные офицеры были приятно удивлены, видя в командарме человека из своей среды. Это, несомненно, явилось важным психологическим фактором.

Воспитанная дворянской средой потребность всегда хорошо выглядеть – одна из основных черт Тухачевского на протяжении всей жизни. (Об этом вспоминали и его сослуживцы-офицеры, и товарищи по плену, и – позже – советское окружение.) Во время Гражданской многие его коллеги, бывшие царские офицеры, служившие в Красной армии, стремились «слиться с фоном», стать своими среди солдат – рабочих и крестьян. Небритые лица, папиросы-самокрутки, нечищеная обувь и – уж конечно – заскорузлые ладони подтверждали статус «своего». Это – не про Тухачевского, не только обладавшего аристократической внешностью, но остававшегося верным дореволюционным привычкам. Так, один из сослуживцев командарма вспоминал, что он «всегда был в воротничке, в белоснежных манжетах и руки имел выхоленные с отточенными ногтями»15.

«Уликами» стали подтянутость и опрятность командарма, его холеные ногти и привычка надевать перчатки, садясь на лошадь, – метки презиравшегося революцией аристократизма. Плюс высокомерие и безапелляционность, подкрепленные неоспоримой успешностью. Все это раздражало, порождало зависть, более того – ненависть. Тухачевский на некоторых сослуживцев производил «впечатление человека бесконечно самовлюбленного, не считающегося ни с чем, чтобы только дойти до своей цели, достигнуть славы и власти, не считаясь с тем, через чьи трупы она его приведет, не заботясь ни о ком, кроме себя»16. Особый отдел не испытывал недостатка в такого рода компромате на Тухачевского. И все же пока компромат ложился в стол – Тухачевскому «было позволено» вести себя именно так. «Классово чуждые» вольности он с лихвой компенсировал военно-революционными услугами режиму.

16 июля Тухачевский прибыл в Пензу для организации мобилизационной работы. «Проведенная в Пензенской губернии мобилизация дала Красной Армии 1 065 офицеров разных родов войск. Из них 465 человек отправились в 1-ю армию, 510 – в Пензенскую пехотную дивизию. 14 августа в результате дополнительной мобилизации в Красную Армию было призвано 588 офицеров-артиллеристов и военных инженеров»17. Примерно такие же цифры наблюдались и в других регионах. (Параллельно на территории Восточного фронта повсеместно проводилась и всеобщая мобилизация. Так, 31 июля Тухачевский опубликовал в пензенской газете «Молот» приказ о призыве артиллеристов и кавалеристов, служивших в царской армии.)

Позже, 11 февраля 1919 года, командарм, назначенный помощником командующего Южным фронтом, писал Варейкису, оценивая совместную работу: «Правда, нам не удалось отстоять в июле Симбирск, но за это короткое время Вы дали возможность заложить фундамент 1-й армии, которая благодаря этому через полтора месяца выросла в стройное здание, и отвоевать себе блестяще Симбирск. То, на что мы решились в начале июля, т. е. использование бывших офицеров и общая мобилизация, то же самое было проведено центром лишь в ноябре»18. К концу 1918 года симбирский опыт распространили на всю армию Советской России.

Первый декрет о призыве офицеров, военных врачей и военных чиновников издан 29 июля 1918 года. К 1920 году среди командного состава РККА бывшие царские офицеры составляли 92,3 % командующих фронтами, 100 % начальников штабов фронтов, 91,3 % командующих армиями, 97,4 % начальников штабов армий, 88,9 % начальников дивизий и 97 % начальников штабов дивизий19. В рядах Красной армии числилось 526 офицеров царского Генштаба, из них 160 – бывшие генералы20. Всего же с 12 июля 1918 года по 15 августа 1920-го, по сведениям Мобилизационного управления Всеросглавштаба, призвано 48 с половиной тысяч бывших офицеров, более 10 тысяч военных чиновников, почти 14 тысяч военврачей.

В советской историографии (за немногими исключениями) роль бывших царских офицеров в РККА принято было всячески принижать, чтобы не возникло противоречия утверждениям о «ведущей роли партии», «красных командирах – выходцах из народа» и т. п. идеологическим постулатам. Эта коммунистическая «стерилизация» военно-политической истории тем более абсурдна, что предполагает цензурирование даже Ленина, признававшего необходимость привлечения офицерства: «Если бы мы не взяли их на службу и не заставили служить нам, мы не могли бы создать армию… И только при помощи их Красная Армия смогла одержать те победы, которые она одержала… Без них Красной Армии не было бы… Когда без них пробовали создать Красную Армию, то получалась партизанщина, разброд, получалось то, что мы имели 10–12 миллионов штыков, но ни одной дивизии, ни одной годной к войне дивизии не было, и мы не способны были миллионами штыков бороться с ничтожной регулярной армией белых»21.

Подавляющее большинство призванных честно служило советской власти, что с горечью отмечалось в оппозиционной большевикам среде, лидеры которой понимали: пока у красных есть боеспособная армия, надежда вернуть Россию на круги своя эфемерна. Лидер кадетов П.Н. Милюков констатировал: «Вступив по той или другой причине в Красную Армию, военные специалисты, связанные привычной обстановкой строгой военной дисциплины, в большинстве служили Советской власти верно и лишь в редких случаях пользовались своей властью над солдатами для подготовки контрреволюционных выступлений»22. С апреля 1919 года начали работу особые комиссии по учету бывших офицеров, выявлявшие и отправлявшие в армию «уклонистов».

Военные специалисты были поставлены под жесткий контроль Политуправления РВС, комиссаров, особых отделов. Ленин признавался: «Бывшие офицеры в Красной Армии окружены такой обстановкой, таким громадным напором коммунистов, что большинство из них не в состоянии вырваться из этой сети коммунистической организации и пропаганды, которой мы их окружаем»23. Советская власть обязала служить ей тех, кого сама же считала заклятыми врагами и «опорой царизма». Причем происходило это на фоне недоверия к военспецам, переходящего в неприкрытую травлю. Проводить мобилизацию и нормализовать работу командных органов в таких условиях было невозможно. Массовый приток царских офицеров в РККА вызвал всплеск классовой ненависти к ним со стороны комиссаров, имевших де-факто неограниченные права. Это побудило Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики И.И. Вацетиса в апреле 1919 года обратиться с докладом непосредственно к председателю Совета обороны – Ленину: «Лица генерального штаба, являясь руководителями операций, исполняют свою работу в высшей степени добросовестно, честно и с гораздо большей затратой энергии, чем это делалось и требовалось условиями службы старой императорской армии. Эти лица генерального штаба исполняют свою тяжелую работу не ропща, не жалуясь, отказываясь даже от всякой личной жизни… Бестактность по отношению к лицам генштаба