Последний цеппелин-3 "Сила на силу". Книга первая. - Борис Борисович Батыршин Страница 26

«Таймс»

…апреля 1918 г.

« Срочное сообщение из России : похоже, пришельцы высадились в Петрограде! В городе идут ожесточённые уличные бои, подробности неизвестны. Неужели большевиков постигла наконец Кара Божья в лице синекожих нелюдей? Право же, этому можно было бы только порадоваться… если бы точно такая же опасность не нависала сейчас над другими европейскими столицами, не исключая, увы, и столицу Британской Империи...

Следует упомянуть, что коммодор N , во время войны состоявшей в нашей военно-морской миссии в Петрограде и заставший там грозовые революционные дни, полагает, что речь идёт не о вторжении нелюдей, а о новом витке междоусобной смуты. Что ж время покажет; а пока связь со столицей Советской России практически отсутствует, и мы можем только ждать - ждать, и строить предположения одно фантастичнее другого…»

Земля,

Советская Россия,

Петроград.

- Гранату! Скорей, в бога твою душу сквозь ржавый клюз, с подвывертом!

Заряжающий, щуплый парнишка в солдатской фуражке, гимнастёрке и гражданских штанах, заправленных в сапоги, неловко засунул в казённик тупорылый снаряд и засуетился в поисках досыльника – короткой палки один конец которой обит войлоком. Досыльник валялся возле станины, и заряжающий бестолково топтался на месте, озираясь в поисках вожделенного приспособления.

- Да чтоб тебя... разиня, деревня глухая, баран безрогий, через семь гробов!..

Вообще-то, слова тут полагались куда более крепкие, однако на броненосном крейсере «Рюрик-II», где лейтенант Георгий Александрович Мезенцев прослужил с четырнадцатого года, пока осенью семнадцатого матросский комитет не постановил списать его на берег, среди офицеров было не принято выражаться при нижних чинах по матери – что, впрочем, с лихвой замещалось цензурными оборотами, более или менее замысловатыми и изобретательными, в зависимости от фантазии и словарного запаса автора. Сейчас под ногами лейтенанта, обутыми в щегольские некогда офицерские ботинки, была не броневая палуба крейсера, а булыжная мостовая – но привычка осталась, въелась в плоть, накрепко поселившись в сознании.

Справа, на баррикаде, большую часть которой представлял поваленный набок трамвай, загрохотал «Кольт». Патроны в ленте были редкостные, трассирующие, и лейтенант видел, как длинные очереди скашивают перебегающие фигурки в перспективе Литейного. Вот три кинулись в стороны - две упали, скошенные пулемётчиком, зато третья ловко, на бегу, вскинула на плечо короткую толстую трубу.

- Бережись!

Нелюдь уже навёл своё оружие на баррикаду, но тут трассеры достали и его – прошили насквозь, отбросили шага на три назад, швырнув спиной на мостовую. Умирая, нелюдь успел нажать на спуск, и язык оранжевого пламени ударил в фасад дома справа, растёкся чадящей блямбой и стал стекать вниз – словно жирный плевок стекает с оконного стекла.

Мезенцева передёрнуло – «фу ты, какая мерзость в голову лезет…» - что не помещало ему нашарить досыльник и пустить его в ход, пропихнув осколочную гранату до упора.

- Орудие! – хрипло заорали на поваленном трамвае. Лейтенант узнал голос начальника рабочей дружины, большевика, тридцатидевятилетнего слесаря-инструментальщика. Подчинённые – по большей части, такие же мастеровые, как и он, - звали своего командира «товарищ Павел».

- Орудие! – снова крикнул «товарищ Павел». – Угол Невского справа, опять лезет! Круши его, лейтенант!

Мезинцев не глядя сунул приспособление в руки заряжающего и припал к орудию. За неимение прицела, наводить приходилось по стволу, а подправлять прицел перед самым выстрелом, глядя поверх казённика. Не самый надёжный способ, но при таких размерах мишени это не страшно.

Цель – огромная, ощетиненная суставчатыми конечностями, шипами и зазубренными отростками, туша размером с грузовик, обогнула перегораживающий тротуар на углу броневик «Остин» - чёрный, закопченный, осевший на сгоревших гуттаперчевых шинах, - и двинулась к баррикаде. Даже на расстоянии в полторы сотни шагов, сквозь беспорядочную пальбу, Мезенцев слышал сухие, звонкие удары ног-ходуль о брусчатку. «Кольт» высадил в набегающее чудище остаток трассирующей ленты - лейтенант видел, как отрикошетившие от толстого хитина пули уходят в стены домов, в мостовую, в чёрное небо. Часть из них наверняка пробила панцырь страшилища, но гигантскому пауку это было как слону дробина…

- Бей, флотский! – заходился в крике «товарищ Павел». - Вали подлюку, мать её паучью за ногу!..

Видимо, ухмыльнулся про себя Мезенцев, на Ижорском заводе, где слесарь работал до того, как Петроград, а с ним и всю Российскую Империю накрыла волна политических катаклизмов, к матерной брани относились спокойнее.

Додумать эту мысль он не успел. Барабанные перепонки и мозг прошил высокий, на грани слышимости, визг. Он запоздало зажал уши, заметив краем глаза, что опомнившийся, было, заряжающий, повалился на мостовую, и катается, завывая от боли – пальцы у него все в крови. Паук со скрежетом затормозил, вскинулся на задних парах ходуль, раскинув передние в стороны – отчего он сразу вырос выше окон второго этажа, и занял своей тушей чуть ли не половину проспекта.

«Готовится плюнуть кислотой... - понял лейтенант. – Дистанция шагов шестьдесят, не больше, накроет всех, и на баррикаде, и у орудия, но если прямо сейчас прыгнуть в сторону, в подворотню, что соблазнительно чернеет справа – то есть шанс уцелеть.

Но, конечно, никуда прыгать он не стал. Вместо этого пригнулся, стараясь укрыться за изогнутым щитом, и рванул спусковой шнур. Грохнуло, ствол откатился на компрессорах, пушка подпрыгнула. И тут же – разрыв и новый визг, на этот раз прерывистый, угасающий, словно кошмарная тварь вопила от непереносимой боли.

-