Бремя власти II - Иван Ладыгин Страница 14

Удар коленом, заряженный остатками силы, воткнулся в солнечное сплетение. Валерия сложилась пополам, потеряв ритм дыхания. Мой локоть врезался в ее спину, чуть ниже шеи, и довершил начатое: она рухнула на песок плаца, как подкошенная, ударившись головой о землю.

Я мгновенно оказался над ней. Мой сапог придавил ее запястье. Ствол раскаленного кольта уперся ей прямо в висок, вязкий от ее крови. Я дышал, как загнанный зверь, каждый вдох отдавался огнем в легких, каждый удар сердца звучал болью в опустошенном источнике.

— Сдавайся, Орловская. Хватит. Ты проиграла. — сказал я.

Она задыхалась, захлебываясь собственной кровью, ее тело сотрясали спазмы. Но в ее глазах, полных боли и слез, не было ни капли желания сдастся. Только первобытное безумие, ненависть и вызов.

— Ни… никогда! Лучше убей меня, тварь! Или я тебя… ледяной плитой накрою!

Я вздохнул. Глубоко. И со всей оставшейся силы ткнул рукоятью кольта ей в висок. Понятное дело, не для убийства, а для тишины. Прозвучал глухой, костяной стук. Ее глаза закатились, тело обмякло… Наконец-то! Покой.

И тут же аметистовый купол Ивана Петровича рассыпался на мириады сиреневых искр, которые медленно угасли в ночном воздухе. Крик толпы, как лавина звука, ворвался внутрь, оглушительный, дикий, восхищенный и шокированный.

Я выпрямился. Каждая мышца горела огнем, суставы ныли. Я стоял, пытаясь перевести дух. Пар валил от меня, смешиваясь с холодным воздухом. Я поднял взгляд на Ивана Петровича. Старик стоял неподвижно, его рубленое лицо было непроницаемо, но в его глазах светилось что-то новое… Не одобрение, не гнев, а холодная, профессиональная оценка. Признание победы, купленной дорогой ценой.

— Победитель… Соломон Козлов! — пробурчал он так, будто его слова были отлиты из свинца.

Я лишь кивнул, не в силах пока говорить. Потом медленно обвел взглядом затихшую, замершую толпу. Вадим, Васька, Семен — их лица были бледны от напряжения, но глаза горели облегчением, гордостью и новым, глубочайшим уважением. Сотни других глаз смотрели на меня с восхищением, страхом и корыстным расчетом.

Адреналин отступал, оставляя пустоту на сердце и дрожь в руках. Но репутация… Она была не просто восстановлена. Она была выкована в этом адском бою, поднята на невиданную высоту. Призрак Императора стал осязаемой, жуткой реальностью.

Что до цены, то она оказалась приемлемой. Полное истощение и боль. Но каждая капля пота того стоила.

— Завтра, ночью! — мой голос сорвался на хрип, но он прокатился по двору, заглушая шепот. — Я приду сюда оформлять свой клан. Гнев Солнца! Так он будет называться! Пусть Орден готовится к взлету новой элиты охотников!

Ропот прокатился по толпе, как предгрозовая волна. Потом он перерос в рев, в одобрительные крики и стук оружия по земле. Этот звук был громче любого салюта. Я купил себе несколько десятков душ… Новый путь был открыт. Ценой огня, льда, крови и почти полного падения. Но открыт…

* * *

Табачная дымка сизыми кольцами поднималась к низкому потолку кабинета. Степан Песец откинулся в кресле, потягивая из трубки крепкий, горький дым. Перед ним, за столом, заваленным бумагами, золотом и оружием, сидели его люди. Щипачи, шестерки, паханчики с районов. Доклады лились монотонно, как грязная вода из сточной трубы:

— Магазин «Силуэт» на Садовой заплатил за крышу. Вовремя… — гнусавым голосом вещал один мрачный тип.

— А цыган-барон с Лиговки опять задерживает. Говорит, в карты прокатал… — голосил другой.

— Лавочник с Сенной опять скулит. Гутарит, мол объявилась какая-то залетная банда и выбила у него нашу дань. Порешаем гадов?

Степан кивал, мычал что-то невнятное. Глаз, единственный живой уголь под седой бровью, бесстрастно скользил по лицам братков. Все шло своим чередом. Берлога жила. Его Берлога. Его закон. Его городская тень…

Добрыня, его верный бармен и правая рука, стоял у двери, массивный и неподвижный, как глыба. В руке он держал затертую до блеска дубину, на его поясе сверкал старый, но грозный именной пистолет, инкрустированный кровавыми рубинами.

И вдруг… тишину ночи за окном разорвал скрип. Не одинокий, а множественный. Скрип десятков колес по булыжнику. Приближающийся. Густой. Зловещий.

Степан замер. Трубка застыла на полпути ко рту. Живой уголь в глазу вспыхнул тревогой. Он знал этот звук. Звук вторжения.

— Чё за хрень? — пробормотал один из щипачей, подойдя к зарешеченному окну и тут же словил пулю в лоб.

Степан молниеносно бросил трубку в пепельницу, схватил со стола массивный револьвер и вскочил.

— Добрыня! Готовимся! — его хриплый голос был резок.

Он не договорил.

Раздался грохот! Дубовая дверь кабинета взорвалась внутрь, сметая стоявшего рядом братка. Одновременно послышался звон разбитого стекла из зала и дикий вопль посетителей. Потом все потонуло в оглушительной какофонии: треск пулемета где-то снаружи, выстрелы из револьверов и обрезов внутри, звон разбитых бутылок, грохот опрокидываемых столов.

— А-а-а-а! — нечеловеческие крики боли и ярости неприятно укололи слух.

Ад. Грязный и поганый ад ворвался в Медвежью Берлогу.

Люди Степана, обстрелянные волки подворотен, не растерялись. Пушки появились в их руках мгновенно. Они перешагнули порог кабинета, и стрельба в главном зале стала взаимной, яростной, беспощадной.

— Свинец! Это люди Свинца, братан! — заорал Добрыня, отстреливаясь из-за опрокинутого дивана. Его дубина лежала рядом, обагренная кровью выглянувшего в окно щипача.

— Васька Свинец⁈ — Степан выругался так, что стена задрожала. Он высунулся из-за косяка двери кабинета и всадил три тяжелых пули в плотную группу нападавших, рвущихся к нему на встречу. Двое рухнули. — Вот сука! На упреждение решил играть⁈ На МОЮ Берлогу покусился⁈

Но ответом послужил только свинцовый град. Пули застучали по дверному косяку, высекая щепу. Кто-то из его людей, прикрывавший его спереди, хрипло ахнул и рухнул на пол, хватая ртом воздух.

Бой был яростным, но коротким. Нападавших было слишком много. Хорошо вооруженных. Подготовленных. Они валили волна за волной, не считаясь с потерями. Выстрелы его людей становились реже. Крики — тише. Смерть витала в прокуренном, залитом кровью воздухе.

Степан и Добрыня отстреливались, прижатые к стене в дальнем углу кабинета. Они тратили последние патроны. Но спустя минуту, когда у них кончились пули, перед ними, за баррикадой из опрокинутых столов и тел, кольцом встали человек пятнадцать. Стволы ружей, обрезов и револьверов смотрели на них, как черные, бездушные глаза демонов.

Именно в этот миг толпа нападавших расступилась. Из дыма и полумрака зала вышел мужчина. Высокий, тощий, в нелепом ярко-фиолетовом костюме, он казался ожившей карикатурой на какого-нибудь шоумена. Его лицо светилось бледной